Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она неуверенно оправдывалась:
- Да я выронила из рук... когда летела над этой дурацкой дубовой рощей. И тут же спохватилась! Не прошло и минуты...
Петровых негодующе фыркнул:
- А этой минуты было достаточно, чтобы ее муж заприметил брелок. И надо же, чтобы его занесло в Берендеев именно в тот самый день и час! Хоть он и близорукий, вроде бы ни на что не глядит, думает только о своих уравнениях, но вот, пожалуйста... В траве что-то блеснуло, нагнулся, поднял. Сунул в карман. А дома отдал этой балде, журналистке, с которой у нас и без того хватает мороки. И все. Уплыла вещица! Аминь! - Шепот его стал свистящим, шипящим, совсем змеиным,- Носит брелок на виду, всем показывает!
- Да я что ж... я ведь... Не знала я...
- Молчать! Цыц! Тубо! - Петровых острым красным локтем что есть силы ткнул в бок свою дородную цветастую соседку.- И зачем надо было, скажи на милость, все время таскать его с собой? Когда придет решающий момент, тогда взять и использовать по назначению, а до тех пор... Т-с-с! Что это?.
Его насторожили чьи-то шаги в коридоре. Оба Они затихли, прислушиваясь. Но тревога оказалась ложной, так никто в комнату и не вошел. Застонал племянник, в тишине было слышно, как он бормочет: «Штрихи... штрихи не получаются...» У Вадика затекла коленка, он немного отвлекся!, растирая ее. Потом услышал слезливый говорок бабы:
- ...Пускай допустила я, виновата. Но зачем же сразу в крик? Вечно мы с тобой ссоримся, бранимся, а выигрывают от этого всякие Д. В. Ивановы. Разве можно справиться с противником, когда в своем лагере нет единства? Этот мальчишка, ничтожество это... Никита... тьфу, плевое дело, что он против нас, мошка, комарик. Так нет, тактические разногласия. Я считаю, надо ласкать, завлекать, обволакивать, сделать своим, ручным. Ты планируешь - стращать, неприятностями допекать. А дело пока ни с места. Можно по-всякому, но надо же...
Раздраженный Петровых не дал себя отвлечь от главного. От истории с брелоком. От ее служебного проступка, упущения по службе.
- Нечего было с собой таскать,- твердил он угрюмо.- А уж если таскаешь, не роняй, не роняй, корова.
- Ну, боже мой, с кем не случается. На всякую... э-э... молодушку есть своя прорушка. Как только уронила, клянусь тебе, тут же пала камнем к земле... правда, запуталась немного в ветках дуба. Дубы, ты же знаешь, они нас с тобой ненавидят, этот так и пялил ветки мне назло. Весь извертелся, перекрутился, чтобы хоть чем- нибудь досадить. Его зовут Старче. Самый вредный. Хотя Отрок тоже. Да и остальные...-- Она тоненько, визгливо захохотала.- Ну, я ему лапы-то окоротила, я его торшером и так, и сяк, по живому... Будешь знать, Старче!.. Только треск стоял.
Но Петровых не был расположен вторить ей своим отрывистым деревянным смехом. Его просто корежило, корчило от злости. Он лег на спину и яростно стал болтать в воздухе длинными красными ногами - с такой быстротой, что они стали неразличимы, как спицы велосипедного колеса. Потом перевернулся на живот, устало свесил вниз вялые руки, так и остался лежать, тяжело дыша, весь расслабленный.
- Да ты понимаешь, что натворила, дурища? Эх, работаешь, бьешься, содействуешь злу, но так мало надежных людей... идейных соратников,..- Неожиданно он резко сел, как будто его подбросило пружиной. От вялости, усталости не осталось и следа.- А если план обнаружится, грядущая катастрофа станет известна и люди объединятся? Ну да, как они объединялись, бывало, против чумы - просто чумы или чумы коричневой...
- Да будет тебе,- Баба замахала на него руками.- Типун тебе на язык!
- Человечество, когда объединено, непобедимо.- Он оглянулся на заплаканные окна, и шепот его стал еле слышным,- Хорошо, что не все еще это знают... Еще можно сказать кому-то, кто утром пьет свой кофе в Бельгии: «Что вам какой-то остров в Океании, о котором вы сроду не слыхивали? Не все ли равно, будет ли он существовать или сгорит... взорвется, взлетит на воздух... провалится в недра земли? Или же его зальет невиданной силы наводнение, затопит колоссальная приливная волна? Или на него упадет густой рой тяжеленных метеоритов? Или грянет великое оледенение и... Да пусть любое бедствие, наугад взятое из ящика Пандоры! Вам-то что? В вашей бельгийской жизни что изменится? Только не говорите в защиту острова «ДА». Скажите что-нибудь неопределенное, этакое «НДЕАТ»... и продолжайте пить свой кофе со сливками».- Он нехотя сделал кульбит на койке и опять распластался, обессиленный, расстроенный,- Ох, горе с вами, горе. Не с кем работать.
Тут баба начала к нему ласкаться. Поглаживая его по спине и плечам здоровенными ручищами с малиновыми ногтями, она приговаривала: «Петрик... Петрунчик... Хороший, красивый, пригожий, ни в сказке сказать, ни пером описать...» Петровых, слушая ее, стал понемногу успокаиваться, в конце концов он даже замурлыкал, полузакрыв глаза, как большая довольная кошка.
- Ослобони мальчонку-то,- попросила баба, почесывая ему лысину,- Расколдуй, милок. Ты ведь негневлив, отходчив.
Петровых, не глядя, мотнул ногой в сторону племянника:
- Рокам-боль! Дранду-лет! Фер...
Но племяннику не суждено было проснуться. В этот момент в открытую форточку влетела мокрая черно-белая птица. Отряхиваясь, брызгая во все стороны водой, она сделала круг под потолком, затем снизилась и уселась на спинку одной из кроватей. Петровых сел и приосанился, ожидая доклада. Птица повела глазами в сторону бабы, та кивнула головой.
- Вор-ровать тр-рудно,- доложила птица,- Пр-ря- чет в кор-робочку. У кор-робочки кр-рышка. Не укр-радешь. Не рр-раздобудешь. Кр-рышка с запор-ром. Навр-р-ряд ли! Напр-расный тр-руд! Мар-ртышкин...
Петровых погрозил бабе костлявым кулаком.
- Спасибочко вам, мадам, мерси боку. Не было хлопот, теперь приобрели,- Повернулся к птице: - Да чепуха это все, Сорока! Если нельзя открыть кор-ро... тьфу!., коробочку, то воруют вместе с коробочкой. Мне тебя учить, что ли?
- Не бер-русь. Тр-рудно. Попр-робуйте др-ругих напр-равить. Нет, не бер-русь!
- Струсила? - заорал Петровых.- Коробочки, крышечки, ерунду городишь... Ну, в чем дело? Говори! Почему отлыниваешь? Только не врать!
Птица нахохлилась, встопорщила мокрые перья. Подняла и опустила крылья.
- Что жмешься? - допытывался Петровых. - Проклятье! Выкладывай.
Она начала медленно, неохотно:
- Кр-рутится много добр-рых... вокр-руг, журр-рна-листки... Не
