Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова

был написать в среднем два-три ответа в день. Кажется, немного? Но если вы пропустили День-другой, то вас заносит, засыпает этими письмами, как зыбучими песками, не так-то легко выбраться. Боюсь я средних цифр, не люблю их. У моего мужа есть излюбленная фраза: «Корова утонула в реке, где в среднем ей было по колено».

Письма в газету? Они бывают незначительные. Трогательные. Бывают отвратительные, склочные, отдающие доносом. Бывают захватывающе интересные. А все вместе - это жизнь. Шум жизни, гул жизни, ее многоголосое звучание.

Ох, тяжелое для меня это было время, когда я начинала работать в молодежной газете. Опыта еще не хватало, я пришла из заводской многотиражки. Да и дома, в тылу, было неблагополучно: муж лежал с холециститом, а Ленкин детсад закрыли на ремонт. Я недосыпала, рвалась, нервничала. И на письма стала отвечать, сказать по правде, небрежно, кое-как. Лишь бы с плеч долой. И вот помню... Письмо было от молодого рабочего. Он писал, что надо искать какие-то новые формы работы, предлагал не то районные молодежные кафе, не то районные спортивные залы - уже сейчас ие помню, что именно. Письмо было искреннее, хорошее. А ответила я из рук вон плохо. «Так надо», «Много вы понимаете», «Молоды еще рассуждать». Конечно, не буквально так, не этими словами - но смысл был именно таков. Бумажка-отписка, бумажка- окрик. Пустая бумажка.

Случилось так, что он сам пришел в редакцию за ответом, и секретарша, порывшись, отдала ему в руки еще не отправленное письмо. Это был подтянутый парень с красивыми золотисто-пестрыми волосами и правильными чертами лица. Развернул, прочел. Каким темным румянцем вспыхнули скулы, как решительно и разгневанно он надел свою пушистую, мокрую от талого снега ушанку, которую до этого почтительно держал в руках. Повернулся и вышел, не глядя ни на кого из нас.

Догнать бы его, разорвать эту дурацкую пустую бумажку, поговорить с ним как следует, по-человечески - тут же на лестнице, у железных пернл, пускай на ходу, на сквозняке.

Не хватило смелости...

...А вот очень странное письмо. Направлено оно против какого-то проходимца, жулика, который присвоил себе фами - лию Петровых. Подписали письмо -- одну минуту, сейчас посмотрю - «по поручению коллектива Иванов-меныной... Технаренко... и другие». Какого коллектива? Ничего об этом не сказано.

«...Возмущены, что какой-то гнусный тип, шарлатан и самозванец, без всяких на то оснований именует себя то Петровых, то Петровским, то Петренко, того и гляди, назовется даже Петровым. Просим запретить ему так называться, лишить его за аморальные поступки права на это славное прозвание, от корня которого пошли многие уважаемые люди настоящего и прошлого, как-то: композитор и дирижер Пет- раускас, химик Петриашвилп, географ Петри, известный деятель освободительного движения Петрашевский, физик Пет- рашевский, физико-химик Петрянов-Соколов, шахматист Петросян, театральный художник Петрицкий, друг Глинки певица Петрова-Воробьева, руководитель восстания на судне «Прут» моряк Петров, художник Петров-Водкин, писатель Петров (вкупе с Ильфом), кинорежиссер Петров, создатель фильмов «Петр I» и других, сам Петр I хотя и царского происхождения, но царь-новатор, царь-рационализатор, Пет- рок Малый, зодчий XVI века, строитель «Ивана Великого», итальянский поэт и гуманист Петрарка, Петрушка, главный персонаж народных кукольных представлений, Петроний, автор «Сатирикона», и т. д. и т. п. Если по нашему письму не будут приняты конкретные меры, мы вынуждены будем обратиться...»

Что это со мной? Не могу дочитать до конца. Чихать хочется. Откуда у меня вдруг взялся насморк? А-апчхи! Вот это да. Чихаю я сегодня, как Илья Муромец. Но надо же все- таки... А-пчхи! А-а-апчхи! А-а...

Откладываю письмо - и тут же перестаю чихать. А как только берусь снова...

Так, может быть, не связываться с ним? Вернуть, не отвечая? Тем более что я завтра уезжаю в командировку, в Берендеев. Савчук прислал телеграмму, что положение обострилось, необходимо вмешательство газеты.

Тишина. Уютный полумрак, покой. Подхожу к Ленке, что-то она слишком раскраснелась. И дышит тяжело, шумно. Подушка какая горячая, прямо обжигает, попробую потихоньку перевернуть. Вот так. Уж не заболевает ли наша девочка? Надо позвать мужа. Я сразу в таких случаях впадаю в панику, бью чашки и градусники, преувеличиваю опасность.

Разбудили, померили температуру. У Ленки 38,9. О господи! Па теле сыпь. Дыхание затрудненное, жалуется на головную боль. Бабушка побежала, привела доктора из нижней квартиры, тот сказал, что это, возможно, повторная скарлатина. Как, разве бывает второй раз скарлатина? Очень редко, в виде исключения. «Как будто кто-то вам наворожил... Теперь берегитесь осложнений»,- сказал доктор на прощание, покачивая головой.

Звоню домой нашему ответственному секретарю. Завтра я не приду, не смогу прийти в редакцию. И пусть отменят мою поездку в Берендеев, сдадут билет. Какая уж тут командировка!

* * *

Вовсе наша Ленка, оказывается, ничем не больна.

- Вчера, говорите, была температура? Высокая? Ничего не понимаю,- Молодая врачиха из детской поликлиники недоумевает: - Какое-то чудо... просто колдовство. Если только вы не спутали делений на градуснике...

Я еще могла спутать, но муж? За свою жизнь он не забыл и не переврал ни одной цифры. Скорее забудет, как меня зовут.

Что тогда напоследок сказал фотограф? Что-то о девочке... о моей девочке... Не могу вспомнить, что именно. Черный провал в памяти. Какая тяжелая голова. Тяжелая... и пустая...

Так что же все-таки вчера было? Как это понимать? Пустили пробный шар. Попробовали немного напугать. А самое плохое, выходит, впереди?

10

Вадик лежал на казенной койке, перевернувшись на живот, подмяв под себя тощую подушку в несвежей наволочке, и, тяжело опустив квадратный подбородок на сжатые кулаки, набычившись, смотрел в окно.

За окном лило как из худого ведра. В такой вечер - ни погулять, ни потанцевать с матрешками из соседнего колхоза, ни посидеть у костра. Опять ребята, оторванные от цивилизации, приговоренные к сидению в не слишком просторных помещениях стрелкового лагеря, начнут бесноваться. Кое-кто, наверное, сорвется в ближайший городок Берендеев (хоть это и не положено), а остальные будут стучать костяшками домино («проигравшему раздеться догола и под дождем двадцать пять раз обежать главный корпус») или от скуки варварски разыгрывать друг друга, более или менее оригинально, это уж как кому дано (сыпать порох в сигареты, класть между простынь сырое яйцо, прибивать ботинки к полу гвоздями). Мальчики резвятся, не подходи!

За дверью послышались голоса. Вадик поморщился - он узнал голос тренера Петровых. «Где бы нам поговорить.. Можно в эту комнату...- Круглая ручка двери завертелась,- Или нет, пойдем лучше в главный корпус». Откликнулся женский голос: «Опять мокнуть? Неохота!» - «Ничего, уже стиха...»