Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - Давид Симанович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 мая. Приехал на VII съезд. Вечером - "Святая простота": Макаенок, как миллионер, закупил на спектакль кучу мест в Купаловском театре.
11 мая. Быков. Обнялись. Пошли завтракать. Пешком до Дома литераторов. Разговор о телефильме по сценарию Василя "Долгие версты войны", сказал, что трудно режиссеру очень было, что он ему сочувствует.
На съезде. Из юморных сцен. Макаенок вел, представил слово для отчета пред. ревизионной комиссии Зарицкому, а его нет. Хохот, который начал в президиуме Машеров, долго смеялись, а Макаенок: "Ну в таком положении не оказывались даже герои моих комедий". Из доклада мандатной комиссии (Русецкий). 303 члена Союза. Члены КПСС - 168, комсомольцы - 3, беспартийных - 131. Белорусов - 241, русских - 25, украинцев - 7, евреев - 21.
12 мая. Адамович: "Надо записывать рассказы народные обо всем", записывает с Граниным ленинградцев о блокаде. Михалков: "Личное клеймо писателя - его фамилия на обложке". Мележ: "Мы разучились говорить открыто правду автору, особенно, если он маститый или на должности"…
Я не все слышал. Мы пришли из "Журавинки" с Ремом и Янкой Сипаковым. Говорят: меня зачем-то ищут, оказалось - пригласительный билет на правительственный банкет. Понял: меня куда-то избрали, а мы опоздали, уже все списки прочли, ага - в ревизионную комиссию. Настроение испортила Светлана Евсеева: "А я о тебе рецензию пишу, захочу - разнесу, захочу - не буду. Ты очень талантлив и надо тебя бить-бомбить за проходные стихи и другие машки-промашки…". А я хотел бы услышать и узнать: что мне идет и в чем я побеждаю.
Выступило 25 человек. Голосование. Выборы правления и ревизионной комиссии. Шамякин: против 60, Киреенко - 86, Лось - 100 (первое место). Против меня - 17.
Был у меня "пьяный номер". Пришел после правительственного банкета, а у меня в номере - Клевко, Камейша и Велюгин, который остался ночевать, а утром - Бородулину: "Гришка, приезжай с бутылкой, надо похмелиться". К 9 утра уже наполнился номер, я тоже внес свою "долю" и сбежал в издательство. Смотрел эскизы оформления книги, переносил правки, читал корректуру нового "Дня поэзии", там четыре уже давно забытых: "А так бывает", "Лось", "Как будто бубенцы", "День июньский". Пришел в гостиницу: спят Велюгин с Камейшей, на другой кровати - Белевич, прямо за столом - Приходько, и только Володя Павлов в норме, поговорили с ним, он вызвал такси и увез одну партию, а я еле-еле проводил вторую. Павлов сказал, что Герчик читал вслух в издательстве куски моей книжки и хвалил. Белевич, когда я сажал его в такси, рассказал (такое не выдумаешь), как ему во время голосования на съезде нашептывали про меня: "вычеркни этого жидка, а то его уже, как Азгура, всюду впихивают, надо остановить"…
Отнес стихи в "Неман", в "Сов. Бел". Рукопись стихов "Сентябри" (так уже я переназвал) стоит в плане на 78-ой. Неожиданно оказалось, что в 8-ом "Немане" мои переводы стихов Лёни Дайнеки, которые я отдал еще год назад.
21 мая. Подготовил и дал в эфир передачу "О времени и о себе": Конопелько, Попкович, Немизанский, Кляшторная, Докторов, Григорьев.
2 июня. Дни Украины - 26.5 - 1.6. Был в официальной группе вместе с Нилом, Геннадием и Генрихом Вагнером. Поездки: Лиозно, Бешенковичи, Лепель, Полоцк, Чашники, Лукомль, Ушачи. Мои стихотворные тосты, надписи на книгах. Читал всюду "Три Алены" - самому надоело, но разные аудитории в разных местах. Странно я себя чувствовал на этих Днях: в своей области был каким-то полугостем-полухозяином. А перед этим два дня (22-23.5) был со смолянами, среди которых из писателей только Нина Семенова.
6 июня. Три дня (с 4) вел Витебский VIII семинар "Веснянки" - литераторы и музыканты. Две секции. Песни и стихи звучали в разных аудиториях города. Закончились вечером в Гор. Доме культуры. Обсуждали новое Попковича, Стодольника, Морудова, Григорьева, Густиновича, Кляшторной, Немизанского, Губернаторова.
12 июня - 2 июля. Случайно достались две путевки - по Волге от Москвы до Астрахани: Углич - Ярославль - Кострома – Горький - Чебоксары - Ульяновск - Куйбышев - Волгоград. Всю дорогу вел записи, они разрослись в "Волжский дневник". И есть в нем один дорогой для меня день - 30 июня, который переношу в "Витебский дневник".
30 июня. Между двумя поворотами Волги - высокий берег с дорогой, уходящей вверх. Сбегаю по деревянной сходне - и я в Плёсе. Наверно, так же, как мне, еще с палубы была видна его красота Левитану, когда сто лет назад проплывал он по великой реке вместе с Софьей Кувшинниковой. Два художника - учитель и ученица - искали место, которое стало бы источником силы и вдохновения. Источником стал Плёс. На картины художника легко и незаметно перешли гора, деревянная церквушка и настроение грусти и одиночества. Почему мне все кажется таким знакомым здесь, будто уже видел? Почему я узнал этот беper и гору, деревья и дома? Привиделось? И все-таки это прообраз того, что написал художник в три своих приезда сюда. Левитан открыл Плёс. А Плёс открыл Левитана. И оба друг друга прославили. Здесь музей и единственный в мире памятник великому художнику.
Когда еще это произойдет в Витебске? Когда вернется домой Шагал?..
Уже на палубе, глядя на удаляющийся Плёс, бормочу себе своего "Левитана": "Бессонные ночи и дни уже накопились в бессмертье. Висят на стене перед ним пейзажи – кусочками сердца…". "Кусочками сердца" - это излишняя красивость", - скажет мне один критик. И я заменю: "Пейзажи, рожденные в сердце", хотя сам понимаю, что это хуже по свежести и точности звучания. Надо вернуть старый вариант. В доме-музее – 14 работ, 3 - кисти Кувшинниковой, а в Витебском краеведческом есть два этюда - "В тихой заводи" и "Костер". Может, Витебский музей и музеи в других городах когда-нибудь могли бы отдать свои левитановские работы Плёсу. А взамен получить работы художников-земляков. Ну, к примеру, Витебск получил бы драгоценного Шагала, чьи полотна разбросаны по одиночке и тихо живут в разных городах страны. Разве не заслужили этого Плёс и Левитан? Разве не заслужили этого Витебск и Шагал? Разве не выстрадали после
