Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Так мы и поступили.

Нашими стараниями совершилась революция великая и окончательная: предатели, которые вами правили и вас продавали, больше не смогут ни продавать вас, ни вами править.

Из анналов вашей истории мир узнает, что такое отмщение звериной нации и ее гнев.

В настоящее время справедливость уже восторжествовала! дело сделано, и виновные заплатили собственной жизнью за попрание священных прав Животных.

Они повешены.

N.B. Из почтения к этим прежним членам нашего правительства повесили их на свежесколоченных виселицах с помощью новехоньких веревок.

Господин Петух выслушал все это бестрепетно. Он лишь скрестил руки за спиной, как делал обычно, и, кажется, решил не обращать никакого внимания на происходящее.

– Ваша Светлость уверяет, что мы повешены, – сказал Павиан вкрадчивым тоном, какого я за ним прежде не замечал, – но мне кажется, Ваша Светлость ошибается.

– Неужели вы в самом деле собираетесь нас повесить? – воскликнул Попугай со слезами в голосе.

– Боже упаси, – отвечал Лис, – я вовсе не хочу создавать такого прецедента; но нужно, чтобы все считали вас повешенными.

Снаружи доносились крики черни. Бесчисленная толпа, составленная по большей части из зевак обоего пола и малых детей, осаждала вход в кабинет главных редакторов и требовала смерти тиранов[509]. Кто не смог войти в дверь, желал влететь в окна, и потому их пришлось закрыть.

– Это мы совершили революцию, – говорили представители населения, – впустите нас.

– Потерпите! – время от времени успокаивал их Лис. – Потерпите! если будете умниками, вам выдадут по медальке[510].

Ни в чем не отказывать, но ничего не давать – вот мудрость правителей.

Крики «Смерть тиранам! смерть редакторам!» становились все громче.

– Слышите, Господа, – сказал Лис, – мы обязаны что-то сделать для народа. – Впрочем, – прибавил он, – если вы найдете способ удовлетворить большинство, сохранив ваши головы, вы их сохраните.

– Способ! – вскричал Павиан. – Я знаю способ!

И он на радостях трижды подскочил до самого потолка.

Господин Павиан некогда раздобыл, с тем чтобы отдать ему последние почести, чучело одного Павиана, который, как он утверждал, приходился ему двоюродным дедушкой по материнской линии. Он послал за ним, и было решено, что двоюродного дедушку вздернут на виселице вместо племянничка! Перед тем как отправить драгоценную мумию на казнь, господин Павиан для большего сходства обрядил предка в свою короткую блузу и всем знакомый колпак, впрочем орошая все это обильными слезами.

– А теперь, любезный друг, – сказал ему Лис, – если хотите послушаться доброго совета, ступайте спрячьтесь, и так тщательно, чтобы по меньшей мере две недели о вас не было ни слуху ни духу, словно вы в самом деле переселились в мир иной; после этого, полагаю, вы спокойно сможете воскреснуть. В нашей прекрасной Франции всякий мертвец имеет право по прошествии двух недель объявиться среди живых; народ – самый великодушный из врагов, он не помнит зла.

– Он также и самый неверный из друзей, – прошептал Павиан.

Затем, бросив последний, печальный взгляд на свои бумаги! на свой стол! на свой кабинет! он исчез.

О горькая судьбина!

Господин Попугай нашел другой способ: он распропагандировал одну обожавшую его старую Попугаиху, и она согласилась занять место своего возлюбленного. Попугай уверил подругу, что никогда не забудет ее самоотверженности, и несчастная отправилась на казнь твердым шагом и с радостью в душе. Четверть часа спустя неблагодарный Попугай, возвратившийся инкогнито в частную жизнь, уже развлекался с молодыми Птичками.

Что же касается Петуха, он сказал, что не настолько дорожит жизнью, чтобы сохранять ее ценою подлости. Он упорно отказывался от всех предложений и, поскольку он желал быть повешенным собственной персоной… так и произошло.

(N.B. В тот же самый день выяснилось, что одна прелестная белая Курочка, всеми любимая и уважаемая за кротость и добродетели, в одночасье испустила дух, узнав о смерти любимого.)

Толпа, выражавшая законное желание взглянуть на столь важных особ, взлетевших поближе к небу, получила искомое удовольствие. Редкие почитатели повешенных редакторов не могли опомниться от изумления. – «Неужели возможно, – говорили они, – чтобы Животных такого высокого ранга повесили, как простых смертных! Нас всех как будто обезглавили: ведь они, казалось, были всему голова!»

Пернатый, чье имя осталось неизвестным, опубликовал по этому поводу памфлет, развивающий следующую мысль: «Хорошо бы, чтобы правитель государства не заменял собою все государство; ведь если с таким правителем что-то стрясется, то и государству конец».

После казни господин Лис счел уместным обнародовать две прокламации, которые нам уже знакомы, и это дело ему так понравилось, что к двум первым прокламациям он прибавил третью:

Прокламация третья

Обитатели Ботанического сада!

Получив от вас мандат на исполнение важнейшей миссии, а именно на руководство изданием второй и последней части нашей национальной истории, я полагаю бесполезным излагать здесь принципы, какие снискали мне ваше доверие.

В дверь звонят. Это депутация самых почтенных обитателей Ботанического сада

Вы сможете судить обо мне по моим делам; я не стану давать вам обещаний, хотя обещания не стоят ровно ничего. Я не стану говорить вам, что для вас наступит золотой век. Что такое золотой век? Но я могу вас заверить, что если вы не найдете на моем столе ни перьев, ни чернил, ни бумаги, это будет означать, что добыть все это невозможно.

Мой девиз – справедливость для всех и честность. Помните, что даже если эти слова исчезнут из словарей, они навеки пребудут в сердце Лиса.

Трапезой командовали комиссары, которые выбрали себя сами, потому что были самыми расфуфыренными

Три эти прокламации весьма удачно заменили на стенах те афишки, что издавало свергнутое правительство. Поскольку преданность расклейщика афиш Бертрана старой редакции не была ни для кого тайной, расклейку поручили Пираму, бывшему приказчику Бертрана, который посулил новому правительству использовать клей в два раза более прочный, чем у его бывшего хозяина[511]. После всякой революции последние становятся первыми: а как же иначе? Возможно, вся цель революций в этом и заключается.

Прокламации были не просто вывешены на стенах; их читали, выкрикивали и пели, их пролаяли и просвистели повсюду, и действие, ими оказанное, было огромным. Во все сердца возвратилась надежда. Все принялись обниматься или по крайней мере нежно пожимать друг другу лапы. Стоит только похоронить мертвецов, и очень скоро ни о какой революции никто даже не вспомнит.

Нашлись, правда, Звери из числа тех, которые желают обо всем составить мнение, всюду суют свой нос и от всего нос воротят: не в силах отрицать, что Его Светлость Лис стал главным редактором, они пытались узнать, кто его на эту должность назначил.

Ах боже мой, какая вам разница, кто его назначил, если он назначен. Можно назначить самого себя, это назначение не хуже любого другого.

Нынче утром Его Светлость бросил взгляд в мои записи и изволил сказать, что в общем доволен мною и желает вознаградить меня за усердие. Еще вчера я был мальчиком на побегушках… а нынче я личный секретарь Его Светлости! Вчера у меня вытаскивали куски изо рта, а нынче мне смотрят в рот! Бесспорно, я кое-что значу, я кое-что могу.

Я воспользовался случаем сообщить Его Светлости, что прежде служил Цепным Псом в коллеже.

– Поздравляю, – отвечал мой повелитель, – это один из самых прибыльных способов быть Псом. В любом случае тот, кто побывал в коллеже, имеет ученый вид, даже если не имеет знаний; а важно ведь не быть, а казаться.

Обо мне говорят, что я продался, но это неправда: меня просто купили; вдобавок вверенная мне должность обладает тем преимуществом, что ее ни у кого не отнимали. Она была создана нарочно для меня.

В дверь звонят. Это депутация самых почтенных обитателей Ботанического сада.

«За прекрасный пол, украшающий нашу жизнь!»

Произнес этот тост любезный Гиппопотам, чья учтивость общеизвестна, и слова его были встречены восхищенным шепотом

– Мы, – сообщает ее глава, – пришли смиренно заметить Вашей Милости, что нашей славной революции кое-чего не хватает.

– Чего же именно? – спрашивает Лис.

– Государь, – говорит господин депутат, – что скажут потомки, если узнают, что революцию мы совершили, но не ели и не пили?

– Господа, – ответствует Его Величество Лис Первый, – я с удовольствием отмечаю, что вы все предусмотрели и родина может на вас положиться. Прошу к столу[512].