По следам султанов и раджей - Ян Марек

В нескольких шагах от гробницы Исы находится самая большая достопримечательность таттского некрополя — мавзолей тарханских женщин. Мавзолей обнесен высокой, местами уже развалившейся, стеной, которая ограждала женщин из царского рода от внешнего мира и обеспечивала им ту исключительную уединенность, какая установлена заповедями ислама. Обычно жен мусульманских правителей хоронили в царских мавзолеях рядом с супругами. Было так и на холме Макли, правда, здесь между гробами мужчин и женщин внутри мавзолея нередко ставили небольшие перегородки. Во всей Индии вряд ли найдется гробница, в которой женщины из правящей династии были бы похоронены все вместе и отдельно от супругов. Такой посмертной привилегией могут похвастать лишь жены синдских правителей из династии Тарханов в Татте.

Время расцвета феодализма в Индии было периодом все большей эксплуатации индийских крестьян, что нашло свое отражение в архитектуре мавзолеев могольской эпохи. Помпезность этих гробниц как будто подчеркивает силу централизованной политической власти. Лучше всего сохранилась могучая гробница квадратной проекции, взметнувшаяся ввысь с вершины холма Макли. В ней укрыты останки дивана Шурфы–хана, министра шестого могольского губернатора Татты. Надпись на ней гласит, что строительство так называемого «недоступного» мавзолея Шурфа–хан закончил в 1638 г., за шесть лет до своей смерти.

Прочная кубическая конструкция и могучие цилиндрические опоры, установленные в каждом углу здания, способствовали тому, что мавзолей хорошо сохранился до наших дней. Лишь светло–синяя глазурь купола немного облетела. Предшественник Шурфы–хана Гази–бег в 1613 году построил для своего отца прекрасный мавзолей, продемонстрировав при этом не меньшую помпезность и, вероятно, чуть больше художественного вкуса. Правда, он не успел привезти из чужих краев гроб отца, погибшего в афганском Кандагаре. Вход в небольшую гробницу Гази–бег украсил каменной башней с прекрасным резным порталом, на котором, кроме арабской вязи, использованы также мотивы цветов лотоса и подсолнечника.

Несмотря на то что Синд находился под властью Великих Моголов чуть более ста лет, императоры успели украсить общественными зданиями и сам город Татту. Особенно старался Шах–Джахан, которого не зря называли «королем–строителем». Шах–Джахан имел основание выделять старую синдскую столицу среди других городов. В молодости он затеял против своего отца Джахангира вооруженный мятеж, но его предали. Тогда Шах–Джахан бежал от гнева императора как можно дальше от столичного города Дели и очутился в синдских краях. Губернатор и жители Татты оказали ему тогда гостеприимство и предоставили убежище, наверное, потому, что он вызывал их симпатии, как бунтовщик против власти императора. Когда же Шах–Джахан сам стал Великим Моголом, он в 1644 г. выделил из императорской казны средства для строительства в гостеприимном городе большой мечети с обширными пристройками и сотней небольших куполов над сводами колоннады. Пакистанское археологическое управление внесло мечеть Шах–Джахана в список наиболее ценных могольских памятников на территории страны и выделило значительные средства для ее сохранения, так же как и других представляющих интерес памятников прошлого.

Крепость в пустыне

Когда руководитель пакистанского исторического общества предложил мне поехать с ним к его однокласснику, я и предположить не мог, что в дальнейшем это приведет к приглашению посетить дворец эмира и его крепость в пустыне. Тем одноклассником оказался не кто иной, как первый министр его высочества Садика Мухаммеда Хана, Пятого эмира Бахавалпура, бывшего правителя самого большого княжества в Пакистане.

Территория Бахавалпура составляет ныне южную часть пакистанской провинции Пенджаб. Четверть века назад Бахавалпур был независимым княжеством. По территории и по степени важности он занимал одно из первых мест среди других 555 княжеств Британской Индии и стоял в одном ряду с Хайдарабадом и Кашмиром. Во время торжественных приемов наследный правитель Бахавалпура эмир сэр Мухаммед Садик Хан Аббаси имел право на 19 артиллерийских выстрелов. После включения княжества в Пакистан бывшие правители потеряли свою былую политическую власть и стали просто крупными землевладельцами.

Белый дворец, их главная резиденция, построен в британском колониальном стиле и расположен в огромном парке в центре небольшого городка с довольно смешным названием Дера Наваб Сахиб, что значит «Село господина наместника» на главной железнодорожной магистрали Карачи — Лахор. Другие дворцы, не менее комфортабельные, украшают близлежащий Бахавалпур — столицу княжества. Они предназначались для проведения торжественных мероприятий и поселения в них важных персон. Самые красивые дворцы носят такие поэтические названия, как, например, «Сад блаженства», «Обитель лотосов». В других, менее заметных, с очаровательными павильончиками из розового песчаника, ранее находились княжеские гаремы. Неглубокие водоемы, взятые в гранитные кружева, уже не принимают более в себя серебряные струи фонтанов, окроплявших стройные фигуры придворных красавиц. Фонтаны пересохли и засыпаны песком. Некогда сверкавшие парадностью и роскошью дворцовые покои теперь запущены, и провинциальная администрация использует их под склады или конторы.

Всем дворцам в Бахавалпуре не более ста лет. Эмиры предпочитали жить в своих резиденциях, расположенных в пустыне. Они построили их несколько. Среди них были большие и малые, от могущественных крепостей до незначительных пограничных укреплений, и задачей их была охрана княжества от наездов воинственных раджпутов. Самой значительной, а также и самой крупной резиденцией была крепость Деравар, свидетельница торжественных коронаций бахавалпурских эмиров и место их погребений.

Княжеское приглашение заставило ждать себя довольно долго. Мы с женой получили его лишь в конце апреля, когда ртутный столбик термометра днем поднимался уже до 45° градусов в тени, а ночью не желал опускаться. Покидая Карачи и отправляясь в путешествие длиной почти 900 километров, мы были полны сомнений: нужны ли нам какая–нибудь экипировка и запасы продуктов и воды, ведь мы окажемся в пустыне в самое жаркое время года и будем полностью зависеть от гостеприимства незнакомого эмира…

Несмотря на то что друзья отговаривали нас от поездки, мы решили все–таки воспользоваться полученным приглашением и рискнуть. Мы не могли предусмотреть всех тех испытаний, которые ждали нас во время путешествия, и, чтобы встретить их со свежими силами, купили, в виде исключения, билеты в кондиционированный вагон чанабского экспресса. Правда, они стоили почти в три раза дороже, чем билеты второго класса, которым мы обычно путешествовали, зато в кондиционированном вагоне не только прохладно, но и, что очень важно, чисто. Вагон герметически закрыт, и песочная пыль, покрывающая по всей трассе железнодорожное полотно, не проникает внутрь. По достоинству это может оценить лишь тот, кто имел удовольствие путешествовать на большое расстояние пустынными областями в открытом вагоне. Через полчаса вас покрывает толстый слой серо–желтой пыли, от которой нестерпимо болят глаза, щекочет в носу и першит в горле.

Во французском вагоне с кондиционером мы по крайней мере могли хорошо отдохнуть в пути. Перед Хайдарабадом, уже в темноте, мы переехали по длинному мосту широкий поток Инда и оказались в плодородных равнинах Синда, которые сопровождали нас вдоль левого берега реки всю ночь.

Проснувшись утром, мы увидели, что наш поезд уже пересек границу бывших княжеств. Справа к железнодорожной колее подступали белые дюны пустыни, а слева нас приветствовали пальмы. Они словно островок стояли на краю полей, через которые проходил оросительный канал, связанный с Индом, протекающим неподалеку. В одиннадцатом часу скорый поезд приостановился на открытой платформе небольшой деревенской станции.

Кроме нас, никто на остановке, кажется, не выходил, и к нам сразу же подбежали двое мужчин, облаченные во все белое, с красными фесками на головах. Старший из них представился как личный секретарь его высочества, младший без слов подхватил наш небольшой багаж и понес его к черному американскому лимузину, стоявшему на привокзальной площади. Из машины вышел почтенного вида старец с белой бородой. Это Мустафа — личный водитель старого эмира. Как и все остальные служащие дворца, он был одет в белую униформу с красной феской.

Секретарь попросил нас немного подождать и скрылся в какой–то привокзальной пристройке. После томительного ожидания я направился за ним. Пройдя через ворота, я остановился перед двумя княжескими вагонами: зеленого и золотистого цветов. Один служит спальней и столовой одновременно, а другой — салоном. Раньше эмир имел право бесплатно прицепить свой личный вагон к любому поезду в любом месте государства. После потери всех княжеских привилегий блестящие вагоны остались здесь навечно как воспоминание о былых временах.