По следам султанов и раджей - Ян Марек

Аджмер может похвастаться самым знаменитым во всей мусульманской Индии даргахом. В нем покоится основатель индийской ветви суфийского ордена Чиштия шейх Муин–уд–дин (1142—1236). Уже сама почетная приставка к его имени Афтаби Мулк–и Хинд («Солнце Индийской империи») дает представление о его принадлежности к самым выдающимся индийским святым. Муин–уд–дин родился в иранском Систане, много путешествовал по тогдашнему мусульманскому миру и на переломе столетий обосновался в Индии, чтобы проповедовать здесь мусульманскую веру. Он выбрал Аджмер потому, что близость к нему центра индуистского паломничества Пушкар давала возможность обращать в ислам именно этих, самых твердых, раджпутанских индусов. Легенды о чудодейственной силе Муин–уд–дина быстро разнеслись по всему краю, а после его смерти они привлекали к его гробнице паломников со всей Индии. Годовщина его смерти до настоящего времени отмечается помпезным храмовым праздником урс — «обручение», «соединение святой души с богом». Этот праздник проводится с первого по шестой день мусульманского месяца раджаб. В это время Аджмер посещают сотни тысяч паломников, не только мусульман, но и индусов.

Несмотря на то что раджаб наступит почти через месяц, я с большим трудом пробирался сквозь толпы почитателей святого, направлявшихся по узенькой улочке к башне мавзолея. Ветхие глиняные и кирпичные домики бедных мусульман с обеих сторон жались вдоль стен священного даргаха, словно желая найти у них защиту. Кто бы мог подумать, что в этот захолустный городишко совершали паломничество всесильные императоры, здесь они молили защитника мусульманской Индии принести им успех и счастье, и тут же, в Аджмере, рождались могольские принцы и принцессы.

Я прошел высокой входной башней и оказался на широком дворе. Здесь мне сразу же бросились в глаза два огромных железных котла, установленные на круглом ступенчатом каменном основании, под которым был скрыт могучий очаг. Верхняя ступень образует около края котлов узкую галерею. По ней, говорят, ходит повар с длинной деревянной мешалкой — половником и помешивает содержимое котлов.

Сначала я подумал, что в котле варят пищу для паломников, однако один из хранителей гробницы рассеял мое заблуждение.

— Есть у нас такой обычай, — объяснил он. — Богатый мусульманин во время своего первого посещения даргаха дает деньги на приготовление рисовой каши с маслом и сахаром. Для вкуса в нее добавляют еще миндаль, изюм и специи. Когда каша готова, ее распределяют большими половниками между семьями потомков святого, которые живут в квартале Индаркот. Они обладают правом проводить особый обряд, который называется «опустошение котла». К сожалению, при этом они нередко ведут себя не так достойно, как бы им следовало и как заслуживала бы того память шейха. Они опустошают котел с такой воинственностью, что нередко получают больше синяков и шишек, чем каши.

Справа от котлов видна мечеть, построенная императором Акбаром, а за ней, во внутреннем дворике, небольшая, но очень красивая молельня из мрамора с одиннадцатью резными сводами, возведенная императором Шах–Джаханом. В центре другого двора скрывается сама макбара — гробница — кубическое строение из белого мрамора, увенчанное позолоченным куполом. Над одним из входов возвышается серебряный свод, крылья входных дверей также выложены искусно выгравированными плитками из чистого серебра. Небольшие боковые двери покрыты огромным количеством подков. Их прибили торговцы лошадьми в знак благодарности святому за его благословение и за возможность заключать выгодные торговые сделки во время ежегодного храмового праздника, сопровождающегося лошадиными и верблюжьими ярмарками.

У первой мраморной ступени я снял ботинки, а затем вошел в мавзолей. Внутри он так же прост и строг, как и снаружи. На каменных перилах я разжег ароматическую палочку и, в соответствии с индийской традицией, кинул горсть розовых лепестков на саркофаг, покрытый вышитой зеленой парчой. Когда минутой позже я покидал святое место и в тазике для ритуальных омовений охлаждал ступни ног, обожженные во время хождения по накаленным полуденным солнцем мраморным плитам, один из муридов повесил мне на шею венок из роз. Он заверил, что цветы от соприкосновения со священным гробом приняли долю сверхъестественной силы духовного вождя и теперь будут охранять меня от злых духов.

Я направился к огороженному мраморным кружевом уголку двора, но храмовой служитель преградил мне путь. Оказывается, там под простым могильным холмиком покоится прах дочери святого Хафизы, а рядом — дочери императора Шах–Джахана. Так как при жизни они скрывались от внешнего мира, как это и подобает хорошо воспитанным мусульманкам, то и после смерти их покой не смеет тревожить никто.

Я перешел к осмотру других построек. Все они отличались простотой, однако устроены так, чтобы наилучшим образом служить толпам паломников, приходящих сюда за святым благословением. По всему периметру двора протянулись вместительные мусафирханы — своего рода общежития для тысяч людей. К ним прилегает маризхана — больница с аптекой (аптека оборудована в соответствии с исламской системой врачевания). В южном конце двора зияла глубокая джхалра — вытесанный в скале резервуар для воды, к которому вели отвесные ряды ступеней неодинаковой высоты.

Удлинившиеся тени напомнили мне, что полдень миновал и наступило время подумать о возвращении. Готовый к отправлению джайпурский автобус уже стоял на стоянке. Свободных мест для сидения в автобусе уже не было, но огромная сила бакшиша и адекватная ей помощь кондуктора втиснули меня на край переднего сиденья — и вот мы в пути.

Начало его не предвещало ничего необычного. Солнце понемногу клонилось к западу, жара спадала. Однако только я успел подумать, что мы доберемся до места по расписанию, как двигатель ужасно заскрежетал и автобус, подергиваясь, остановился. После нескольких минут напрасного ожидания пассажиры вышли из автобуса и присели на корточки на краю дороги.

Шофер копался в моторе, однако все его старания были обречены, кажется, на неудачу. Наконец он сдался, закрыл капот и закурил.

— Что будем делать? — спросил я его.

Мы оказались на полпути до Джайпура, а вечерние сумерки неотвратимо надвигались.

— Что делать? Будем ждать, — обронил шофер между двумя глубокими затяжками и направился под дерево, под которым он вместе с пассажирами удобно устроился на корточках. Время от времени возле нашего автобуса притормаживал какой–нибудь грузовик, оттуда выходил шофер, подходил посмотреть, в чем дело, и, убедившись, что помочь не в силах, махал рукой и отправлялся дальше. Лишь часа через два около нас остановился автобус аджмерской компании. К счастью, он был не переполнен, и, помогая друг другу, мы кое–как втиснулись в него. Поломанную колымагу взяли на буксир и черепашьим шагом поволокли в Джайпур.

Под покровом ночи я размышлял над, тем, что суфизм, наряду с неоспоримыми положительными моментами, принес в индийский ислам также немало отрицательных и пагубных черт. Так как учение суфизма не смогло изменить существующее положение вещей в этом мире, оно стало проповедовать его непостоянность и временность. Отсюда был один шаг к убеждению о предопределенности судьбы человека и неизменности окружающего мира. Естественно, что такие воззрения вели к пассивному отношению к окружающей жизни. Верующие переставали к чему–либо стремиться и удовлетворялись существующим положением. Идеи суфизма находили плодородную почву также и в индуистских реформистских движениях, попадавших под его влияние и небезопасно ширившихся в различных слоях индийского общества. До настоящего времени суфизм тормозит инициативу отдельных людей и существенно мешает там, где особенно необходимы энергия и энтузиазм масс.

Ночная поездка затянулась, казалось, до бесконечности. К счастью, в первом же городишке мы избавились от вышедшего из строя автобуса и предоставили его вместе с шофером их судьбе. После этого наш новый автобус поехал как–то веселее, и все же в Джайпур мы прибыли далеко за полночь. Однако я не заметил, чтобы пассажиры были как–то уж очень расстроены этим обстоятельством. Они радовались, что вообще добрались до города.

— Вот мы и на месте, — облегченно вздохнул мой сосед, старый мусульманин. — Слава Аллаху, с нами ничего не случилось.

В долине реки Инд

Татта — древняя столица Синда

«Татта славится красивыми, хорошо ухоженными королевскими садами с великолепными цветами и знаменитыми фруктами. Растут здесь самые вкусные гранаты, какие я когда–либо ел» — такое приятное впечатление о Татте осталось у английского путешественника А. Гамильтона, когда он в 1699 г. исследовал Синд — край, расположенный по нижнему течению реки Инд. В плодородной дельте Инда, всего в нескольких милях от того места, где главный рукав реки вливается в Аравийское море, путешественник нашел прекрасно отстроенный богатый город, а в нем не только оживленные базары, на которые сходились караваны со всей Азии, но и исламский университет. Его, однако, озадачило то, что каждый второй дом пустовал. Когда он поинтересовался, где хозяева этих домов, ему ответили, что незадолго до его прихода в Татте начался мор, от которого погибла половина жителей, приблизительно более 80 тысяч человек. Таким образом, нетрудно догадаться, что в конце XVII века в Татте проживало около 160 тысяч человек.