Манчикатут - Ольга Шахматова

Батурчин уверенно направился к одному из аилов. Низко наклоняясь при входе в аил, он поздоровался с хозяином на алтайском наречье. Попросил разместить гостей. В аиле было темно и все прокопчено дымом. Старый алтаец раздраженно смотрел на гостей. Когда Батурчин объяснил ему, что эти люди привезли ружья и соль и хотят менять их на соболей, алтаец заскакал по аилу петухом. Кликнул дочерей, велел собирать из тайги тёлёсов, да нести лучшие шкуры соболей. Шесть дней прошли в ожидании сбора племени. И вот когда последняя семья спустилась с гор из тайги, начался торг.

Торговлю вел Батурчин. Тёлёсы не говорили на русском. И когда в запасенные мешки начали складывать лучшие соболиные шкуры, братья обомлели. Действительно, в Улагане они на вырученные деньги не взяли бы и десятой части того, что доставалось им сейчас. Скоро товара стало столько много, что братья решили частями поднимать его к Пазырыку и оставлять на храненье у Айнаркатут. Фадей с Егором четыре раза делали ходки к Пазырыку. Айнаркатут одобрительно кивала, все припрятывала, но время от времени ворчала: «не ходите к балаварам».

Настала пора возвращаться. Весь товар был обменян. Оставалась еще водка. Батурчин как мог, отговаривал братьев от похода к балаварам, но все тщетно. На десятый день пребывания в каньоне, взяв тёлёсов в проводники, Фадей, Егор и Захар по Чулышману в лодках поплыли к золотому озеру.

Глава пятая

Темнело. Манчикатут с отцом и матерью пробирались таежными тропами к Верхнему Уймону. Усть-Кан и Усть-Коксу обходили стороной. Кругом сновали монголы. Ночевали в горах. Костра не разводили, боясь привлечь к себе внимание. К Уймонской степи зашли с севера по горным тропам. Горы, окружающие это место, меняются до неузнаваемости, в зависимости от времени суток, погоды, игры света и теней на склонах. Не каждому дано попасть в эту загадочную страну – Беловодье. Если бы не четкие указания Егора, Ончин-тайчин заблудился бы в горах, и никогда не нашел бы этого мистического места.

Слово «уймон» означает огороженную горами низменность. Алтайские сказатели и мудрецы говорят «оймон» – десять моих мудростей. Тибетцы эту долину зовут «Аум» – место сокровенной мудрости.

По долине разбросано несколько деревень. Все староверы. Направились в Верхний Уймон. Деревня расположилась у подножья горы. Всюду добротные дома из лиственницы. Чистота и порядок. Девушки опрятно одеты в цветастые сарафаны, причесаны. Избы расписаны узорами из причудливых цветов и трав, в окнах занавески.

Жители заняты своими делами. Мужики на покосе, бабы в реке полощут белье. Ребятишки не шатаются без дела. Девчата подле матерей. Мальцы с мужиками. Старики подъехали к косарям:

– Где Гордеевна, скажите добрые люди?

Народ собрался посмотреть на диковинных гостей. Вышел старик Афанасий:

– В горах она, травы собирает, а дом ее вон за тем оврагом стоит. Если хотите дождаться идите туда.

– Спасибо мил-человек! А надолго в горы-то она ушла?

– Может на день, может на неделю.

Гордеевну ждали два дня. По обычаю у староверов: странного прими, голодного накорми, в печали разговори. Видя, что к ночи Гордеевна не вернулась, старший в деревне подошел к иноверцам предложил еды и ночлег. Старики же предпочли раскинуть свой шатер прямо во дворе Гордеевны.

Горько вздыхала мать Манчикатут. Слезы время от времени текли с ее раскосых зеленых глаз. «Как же я оставлю дитя свое здесь – думала она – смотрят на нас как на зверей, а ей одной каково здесь будет». Старик крепился, стараясь подбодрить жену и дочь.

К исходу второго дня явилась Гордеевна. Она осмотрела поджидающих ее незваных гостей, пригласила в дом старика и старуху. Остальным велела дожидаться во дворе. Их поразила чистота и убранство дома. Русская печь, которая занимает почти четверть комнаты, над ней палати, на стене у печи полки под посуду, на пол постелены домотканые дорожки. На стенах расшитые полотенца, зеркала, детская зыбка с самодельными игрушками. В переднем красном углу над столом, накрытом белой расшитой скатертью – божницы со старообрядческими книгами, иконами, кадило, подсвечник. Многие предметы были совсем не знакомы гостям. Дав старикам оглядеться, Гордеевна завела разговор. Манчикатут стояла у окна и слушала.

– Зачем явились вы?

– Горе большое у нас.

– Вижу что не от счастья.

– Дочку припрятать нужно, Егор Горин нас к тебе отправил.

– Егор! Хм… хороший, добрый парень Егор Горин. В том году мне в доме и печь переложил, а то дымила сильно, и ограду поправил. А я в ту пору по травы пошла, вроде по своим же хоженым местам, да вот небольшой обвальчик случился. Завалило меня камнем. Ногу в трех местах сломала, да ребра еще. А он из тайги с нашей заимки с пушниной возвращался. Меня подобрал, да на себе вынес. Пока выхаживал, все хозяйство поправил.

– Помоги нам, хорошо заплатим.

– Много крови на руках дочери твоей. Вроде и не дикарка, и не сумасшедшая, а столько беды наделала.

– Что есть, то есть.

– Вздумает убежать, держать не буду. Одежду нашу оденет, волосы острижем – нет среди нашего брата такой черноты. Уйдем с ней к Мультинским озерам, там сейчас для трав самая пора. Работу и белую и черную делать вместе будем. До сентября там пробудем. А забирать-то ее Егор будет?

– Егор! Я в душе уж благословил их. Только б не нашли их монголы.

– А что в твоей голове матушка?

Старуха вздрогнула, покосила взглядом, но ничего не сказала.

– Вот и правильно! Сделаешь, все как задумала! – проговорила Гордеевна. Долго смотрела на старуху. Недуг у тебя большой. И, чтобы отвести мрачные мысли, проговорила громче – лечить будем.

– А Егору Афанасий скажет, как нас найти.

Гордеевна принялась за Манчикатут. Пока топилась баня, старушка обрила наголо девчонку, волосы отдала матери и на рассвете незваные гости уехали. После хорошего пара и пряных чаев ее разморило крепким сном. Сутки спала она не шелохнувшись, словно мертвая. К обеду следующего дня встала румяная, бодрая, словно и не было дальней дороги, и тяжелого перевала. В горницу зашла Гордеевна, подала девушке сарафан и все, что носили местные барышни. А бритую голову повязали косынкой.

– Одевайся, собирайся. Сейчас же уходим в горы. Будешь делать всякую работу, что и наши бабы делают.

– Я на все согласна, бабушка.

– Еще бы, жениха-то себе из русских выбрала. Вот и подстраивайся. У нас ведь как говорят: «Бери пашню ближнюю, а жену дальнюю». Да, тут Егор перестарался, однако.

Гордеевна собрала узелок с едой, помолилась и вместе с Манчикатут отправились в дорогу. А путь был не ближний. Сначала все вдоль подножья гор по Уймонской степи, потом круто взяли вправо и по долине реки Мульты дошли до зимовья. Ночевать остались там.

– Собаки здесь дикие, растерзают, а вот в дом-то не полезут. Ты располагайся, затапливай печь, ночи здесь ох какие холодные, воды с речки принеси, а я обед приготовлю.

Манчикатут все сделала со старанием, желая понравиться старухе. Та же заметив такое усердие, одобрительно кивнула в ее сторону.

– Так-то лучше, когда в согласии да дружбе. Буду тебя внучкой называть, а то имя у тебя странное, не выговоришь.

– Монгольское имя, от древней царицы.

– Так ты, стало быть, княжна?

– Ага, только без княжества.

И обе они залились смехом.

Поужинали, начисто вымыли чашки. Гордеевна строго следила за тем, чтобы Манчикатут не ела из общей посуды, а только из своей чашки. Считалось, что посуда, из которой ест или пьет чужой человек – будет нечистой, ее нужно держать отдельно и уж ни в коем случае не окунать в домашнее ведро. Она объяснила все это девушке, чтобы не было обид и недомолвок.

– Что же, после меня и посуду выбросите?

– Нет, милая, для тебя – мирская посуда. Мы ее потом почистим песочком, с молитвой омоем в реке и оставим для другого мирского человека. Я тебя еще многим нашим законам научу, а теперь ложись и спи.

И опять не спиться Манчикатут. И опять перед глазами Егор. Как нежно смотрел он на нее на прощанье, сколько любви, желанья! Сдержался ведь, не выдал. Легкая истома пробежала по телу девчонки. Манчикатут отвернулась к стенке, съежилась клубком, пытаясь отогнать порочные мысли. Но Егор крепко держался в ее воображении. То он будто бы нес ее на руках через реку, то склонялся над ней спящей, чтобы тайком поцеловать. И как четко чувствовались его чуть влажные нежные губы. Манчикатут собирала в кулак всю свою волю, призывала Манчи-хатун, но та молчала. А на рассвете опять растаяла багряным облаком. И только сон сморил девушку, как Гордеевна велела вставать.

Их снова ждал тяжелый путь. Легкий завтрак, ключевая вода придали бодрости и сил. Поднявшись по тропе вверх, они увидели вдали белоснежные пики гор. Теперь их дорога все больше шла в гору. Обомшелые ели, кедры и лиственницы стеной стояли на пути. Но старушка хорошо ориентировалась. Она ловко угадывала тропу. Сделали небольшой привал, легко перекусили, заварили Курильского чая, которого здесь было в избытке. Пока Гордеевна разливала чай по походным бутылям, Манчикатут нашла самую большую лиственницу, припала к ней и стала что-то шептать на своем наречии. Гордеевна смотрела на нее заворожено. Некоторое время девушка сидела молча под лиственницей, как будто в ожидании.