Былицы - Валерий Свешников

Встреча с Богом

В семье не было истовых приверженцев какой-либо веры. За исключением, пожалуй, деда – Александра Алексеевича Свешникова. Дедушка был глубоко верующим, почти как старообрядец.

В те времена почти все считались атеистами. Атеистами числились и мои родители. То есть они не ходили в церковь, но тайком пекли и святили куличи, не постились, да и не было особой нужды, так как не всегда можно было достать скоромного – мяса любого вида. Большие церковные праздники, конечно, знали и помнили.

Меня крестили, но тайно, дома, приходящим священником. В церковь водили меня главным образом соседки. На первом этаже нашего дома жили Карауловы, Малевинские и Маша (Красильникова) – бывшая монашенка. Вот эта Маша чаще других и водила меня в церковь. Хождение в церковь в те времена обозначало путешествие на окраину города на одно из кладбищ. Все потому, что в Вологде все церкви были закрыты, и только на кладбищах еще действовали храмы. Поэтому ближняя от нас церковь была на Горбачевском кладбище. Вот туда, в Лазаревскую церковь, меня и водила монашенка Маша.

Однажды, когда я вернулся из церкви, мама меня спросила, что интересного я увидел и узнал. Говорят, я ответил, что видел Бога, и он вертелся на одной ножке! Изумлению окружающих не было предела. Я как мог объяснил смысл своего заявления, но так и оставалось непонятным, кого же я посчитал за Бога.

На следующий раз, когда Маша привела меня в церковь, она попросила показать того Бога, которого я увидел неделю назад. Я показал на… вентилятор, который неторопливо вращался под действием теплого воздуха, выходящего из церкви.

Все стало ясно. Я видел «Бога, вращающегося на одной ножке», потому что вентиляторов я до сих пор не видывал – у нас их нигде пока не встречалось. А этот единственный оказался сломанным. Так стало понятно, что только прогресс и наука иногда разрушают наши религиозные заблуждения. А иногда они вводят в заблуждение, если знания неполноценны.

Уроки жизни

Это было в раннем детстве, но когда я уже выполнял разные поручения – то сходить к кому-либо из соседей и что-нибудь принести или отнести, то передать просьбу или сделать что-либо такого же рода, не требующее строгого следования определенной последовательности действий. С шести-семи лет нам приходилось выполнять множество подобных поручений. Это «вода, дрова, помои», разного рода покупки продуктов, иногда с длительным стоянием в очередях. Короче, подобных дел всегда много, а как ты справишься с ними, зависело от твоей смекалки, ловкости и даже изворотливости.

И вот однажды мама поручила мне сразу два дела, тем более что дома, в которые надо было зайти, располагались поблизости друг от друга. Надо было отнести соленую треску моей бабушке – Марии Ильиничне, а потом зайти к Эрне Колпаковой – жене папиного сослуживца – и взять у нее березовых углей (для самовара).

Я рассудил так. Если иду в те края, то, пожалуй, заодно обменяю книги в библиотеке. Библиотека была почти по пути моего следования. Это меня и сгубило. Книги я обменял и оказался не у начального пункта моего назначения, а у конечного. А какая разница! Я быстро отдал треску вполне обеспеченной и безбедно живущей Эрне, а к бабушке заявился за углями. Нельзя сказать, что бабушка бедствовала, но то, что вся их семья: бабушка, ее дочь Галина и двое внучек – жила на одну зарплату Галины – электрика с ВПВРЗ, говорило само за себя. Да и эту треску мама передавала, чтобы помочь им хоть чем-то.

Когда я принес угли и передал привет от бабули, мама меня встретила таким выразительным молчанием, что я наконец понял, что совершил тяжкий проступок. Мама долго молчала, а потом спросила: «Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Эх ты, помощничек!»

Если бы кто-либо мог понять всю глубину моего раскаяния! Мне было так стыдно, что и передать трудно. Тогда я дал себе слово больше не поступать так безответственно. Каким было это обещание, сейчас трудно воспроизвести, но с тех самых пор я помню свой позор (раньше даже уши от стыда горели) и стараюсь выполнять обещанное. Такой урок меня, похоже, изменил – это был урок на всю жизнь. Прости меня, бабуля, если это возможно.

Фишер – стойкий музыкант-виртуоз

После войны в городе было много увечных людей, обделенных судьбой и пострадавших от военных передряг. По улице мимо нашего дома каждое утро ковылял на костылях человек, увешанный музыкальными инструментами. Помню трубу и флейту. Было заметно, что передвигался он с большим трудом, а его опухшие ноги едва помещались в каких-то немыслимых опорках. Ковылял этот музыкант в сторону рынка. И вот однажды я услышал, как хорошо он играет на трубе, флейте, гармошке и еще бог знает еще на чем.

Я узнал у мамы, что фамилия этого музыканта Фишер. Пострадал он из-за своей немецкой фамилии (а может быть и из-за происхождения). Его, похоже, отпустили из тюрьмы или лагеря умирать на волю. А он, вопреки всему, выживал, но не побирался, а зарабатывал на хлеб. Хотя давалось это ему с большим трудом.

Но он еще и нес людям радость и поражал их своим мастерством и упорством. Его виртуозная игра на многих инструментах привлекала немало слушателей и вызывала неподдельное восхищение. Надо сказать, что конкурентов у Фишера было много, но их пиликанье и треньканье не сильно привлекало зрителей. Думаю, во мне отложилось что-то вроде уважения к такому несгибаемому упорству.

Рынок

Рынок в Вологде был очень оживленным местом. Особенно в войну, да и после войны. Теперь центральный вологодский рынок в другом месте. А в то послевоенное время он располагался между улицами Маяковского и Папанинцев (теперь проспект Победы).

На рынке тогда, кажется, продавали, покупали и меняли все, что необходимо для жизни. Поэтому там весь день кипел шумный человеческий рой. Именно рой, а не толпа, как может показаться случайному человеку. Разные товары продавались в определенных местах, торг всегда был уместен, а обманывать и обвешивать покупателя было иногда небезопасно.

Народ на рынке встречался самый разный. Шныряло много вертких парней шпанского вида. Стояли и сидели у заборов и стен раненые, которые лечились в окрестных госпиталях. Встречалось много увечных – жертв войны. Кто-то из них был на костылях, а некоторые безногие передвигались на маленьких тележечках. Они катились довольно бойко на своих «колесницах с подшипниками», отталкиваясь особыми колодками от земли.

Позднее для них стали выпускать неуклюжие трехколесные колымаги с ручным приводом на велосипедных колесах. И только в 50-х годах таким увечным стали выдавать открытые всем ветрам мотоколяски со слабенькими моторчиками.

На рынках кроме съестных продуктов в продаже можно было отыскать все, что было необходимо и могло пригодиться в хозяйстве: свечи, фитили для ламп, булавки и иголки, нитки и много чего еще.

Мыло тогда было в большом дефиците, и поэтому часто жулики этим пользовались. Кое-кто из таких деляг брал деревянный брусок подходящего размера и обмазывал его тонким слоем мыла. А честный продавец мыла поэтому был вынужден каждому покупающему доказывать «качество товара», втыкая в кусок гвоздь или ножик. Меня удивил именно такой продавец с куском мыла, сплошь истыканным гвоздем.

Из-за этого дефицита мыла нам – мальчишкам – даже в бане поручалось присматривать за своим куском. Зато когда наша помывка совпадала с мытьем солдат, мы добывали «для дома, для семьи» те обмылки, что оставались после них.

На рынке среди покупателей и их «обслуживающих» потеряться можно было очень легко. И однажды со мной случилась такая беда – я вдруг потерял маму. Само собой, заплакал и стал громко ее звать. Было мне в ту пору года четыре, так что плакал я, видимо, отчаянно и искренне. Окружающие меня пожалели и стали спрашивать, какая же моя мама, как она выглядит. Я будто бы отвечал: «Моя мама самая милая и красивая!». Тут и мама объявилась, она уже тоже меня искала и потому обрадовалась тому, что все обошлось. Меня передали в руки матери, приговаривая: «Так вот какая у тебя милая и красивая мама». А я уткнулся ей в колени и сразу успокоился.

Часто торговцы (точнее, торговки), идущие утром на рынок, заносили товар для продажи во дворы. Мы покупали у них молоко, творог и прочую снедь. Ох, как был вкусен тот творог! Потом между постоянными покупателями и продавцами устанавливались надежные товарно-денежные отношения, иногда переходящие в дружбу. Так, мои родители дружили с «Мардарьевной» из деревни Панкино, близ Михальцева. Впоследствии мы с отцом не раз ездили в те места за грибами. Это было связано с новыми впечатлениями от деревенской жизни.

Я был удивлен тому, что мы на велосипеде (я сидел на раме) расстояние от дома до Михальцева проехали почти за час. А «Мардарьевна» проходила пешком эту дорогу туда и обратно через каждые два-три дня.