Училка - Наталия Терентьева

— Я вас сейчас тормошу, чтобы вы не спали и не тухли, изучая, кем вы были в прошлой жизни — вампирами, трехглазыми монстрами или пожирателями трупов. Я вчера действительно просмотрела все сайты, где вам предлагают краткое содержание романа Достоевского. И заметила, что в расчет на уровень развития четырнадцатилетних подростков там на полях соответствующие ссылки. Можно посмотреть, как именно едят трупы людей и животных, можно еще что похлеще посмотреть, да, Чичерина? — окликнула я девочку, которая, расстегнув пуговки на блузке ниже лифчика, красного, расшитого черными или темно-синими цветочками, сидела и смотрела на красивого Егора, который довольно внимательно слушал меня, и старательно облизывала и облизывала губы, накрашенные липкой, несмывающейся помадой.

Может, я и несправедлива в своих мыслях. И глупая маленькая Чичерина не переходит по ссылкам, на которых старый дядька с обвислым брюхом сладострастно имеет двенадцатилетнюю девочку, названную в клипе «его дочерью». Я надеюсь, что это видеомонтаж. Даже меня кто-то заставляет думать — правда ли есть такая маленькая, худенькая девочка, всего года на три старше моей Настьки, которая сняла трусики и на камеру занимается отвратительным сексом с каким-то пожилым, давно потерявшим себя человеком.

Она, наша Чичерина, не виновата, что, честно открывая в Интернете «краткое содержание романа Достоевского», натыкается на картинки, даже описывать которые, например, моей маме я бы не стала. Мама никогда не прочитает уже моих книг, если я буду еще их писать, работая в школе, и мама никогда не увидит и не услышит того, что в открытую произносится и показывается сейчас. Все те, кто успел уйти из жизни до начала нового тысячелетия, остались в другом мире. Я убеждена и готова, как говорили в Древней Руси, дать руку на отсечение, что мои родители не знали, не видели и не хотели знать ничего о порнографии. Они любили друг друга, сильно, искренне, крайне редко ссорились, они любили нас с Андрюшкой, уделяли нам всё свободное время, они очень много работали, оба, у них были хорошие друзья, они были правильные, чистые, нормальные люди иной эпохи. Они читали Астафьева и Шукшина, выписывали «Новый мир» и «Науку и жизнь», спорили о романах Бондарева и Распутина и фильмах Германа, они загадочно уходили иногда в Консерваторию и приходили необычные, отстраненные, они пели с друзьями романсы и хорошие бардовские песни… Я не идеализирую ни своих родителей, ни то время. Но что греха таить — ни порнографии в открытом доступе, в любом виде, ни узаконенного мужеложества и настойчивых разговоров о нем, ни гей-культуры, ни вампиризма и трупоедения, как рода увлекательнейших приключений для глупых маленьких детей, предлагаемых современной субкультурой, в ту эпоху, когда я росла, а мои родители жили, любили, работали и растили детей, не было.

И ведь эти клипы, зазывные картинки, эпитетов к которым нет, они просто нечеловеческие, ставит конкретный человек. Человек, у которого, возможно, есть мать, которому бывает больно, который чего-то боится… Для меня это за гранью разума. И винить этих бедных детей, чье детство омрачено знакомством с самыми не то, что неприглядными, а омерзительными, тошнотворными сторонами человеческого общества, со всем его нездоровьем, душевным и физическим, со всеми больными грёзами, грязными фантазиями, — нельзя. Ведь я не виновата, что до поры до времени искренне верила в то, что когда-нибудь наступит коммунизм, отменят деньги, каждый будет работать на радость себе и пользу людям, прекратятся войны и болезни, Земля будет чистая, а жизнь счастливая для всех. Так и эти дети не виноваты, что растут, видя, слыша, чувствуя больные фантазии других людей. Можно думать, что мир — это трупоеды, групповой секс и семьи, состоящие из двух пап и зачатых в пробирке детей. И не просто так думать, а четко себе представлять, как выглядит пожирание гнилой плоти, извращенный половой акт и соитие двух мужчин. Чем напитаешь голову, чем ее наполнишь, то в ней и будет. Ни Чичерина, ни Семенова, ни даже Громовский не виноваты, что их детство отравлено. Они больны, им плохо. Их тошнит этими чужими фантазиями. Они заразны — и фантазии, и Громовский вместе с другими такими же пострадавшими детьми. Они заражены, облучены — как угодно. Им нужна помощь, а не порицание.

— Ан-Леонидна!

В классе раздался хохот. Я обернулась на доску.

Вспотевший Гриша оттирал пиджак от мела испачканной мелом рукой. Чем больше оттирал, тем больше пачкался. И все смеялись. Стоявшая рядом Настя хотела помочь, стала чистить Гришу губкой. А все хохотали. Я же прочитала, что написали дети. И тоже стала смеяться.

Все девочки перечислили три одинаковых имени, в разном порядке: «Наташа, Алеша, Катя», Гриша написал только одно — Имхотеп.

— Присаживайтесь на места. Гриша, Имхотеп — это египетский фараон. Фамилия героя романа — Ихменев, он русский человек. Две Насти и Даша, я даже не буду спрашивать, кто из вас знал три имени героев, и кто у кого списал. И не буду вас спрашивать, чего хотели и о чем страдали эти герои. Говорить на тему мыльная ли опера роман Достоевского можно, как я понимаю, с одним Тамариным, который… — я вопросительно посмотрела на мальчика, — читал роман? Или нет?

Тамарин неожиданно встал. Вот что значит увидеть в обормоте человека, но проявить это так, чтобы он не счел себя сильнее и не стал хамить еще больше.

— Или нет, — сказал он. — Краткое содержание до конца еле дочитал. И сделал соответствующий вывод. Мыльная опера. Он ее любил. Но любил еще одну, они обе любили его, потому что он был слабый и похож на ребенка. Бред какой-то. И еще какие-то там шаловливые старички…

— Поставила бы тебе сегодня, Тамарин, пятерку за активное участие в уроке, если бы ты не был так циничен. За цинизм не могу, извини.

Не уверена, что Тамарину нужна моя пятерка по литературе. Если снова не начнут учитывать общую успеваемость при поступлении в институт, чего так боятся многие, то мой предмет для некоторых — лишний. Как и масса других предметов. Его не нужно знать, его нужно сдать — это совершенно разные вещи. При нынешней системе аттестации два-три последних года в школе дети не учатся, они готовятся к механизированной проверке знаний. Для успешной сдачи тестов нужны не знания, не глубокое понимание предмета и уж точно не творческий подход, а навыки прохождения формальных тестов. Придумало это общество бухгалтеров, экономистов и маркетологов, общество, в котором науке и культуре отводится последнее место. А первое — материальному потреблению, бездумному, безудержному, бессмысленному.

— Так, пока роман не прочитали, обсудим хотя бы, что такое мыльная опера и почему Тамарин с таким презрением о ней говорит. А читать роман придется.

Действительно, они же многое делают по принуждению, практически всё. Так если учитель биологии находит способы принуждать детей изучать совершенно ненужные для неспециалистов подробности строения и функционирования организмов насекомых, то почему бы мне не изловчиться и не придумать, как в сжатые сроки, когда и меня поджимает программа, заставить детей прочитать не самый увлекательный роман Достоевского? Или не заставлять? Всё, время Достоевского прошло? Никто и никогда уже не будет вдумываться в хитросплетения судеб его героев, у многих из которых больная психика, странное поведение, изломанная судьба… Ну даже если и так. Пусть это начнется не с моего класса.

— Давайте так. К следующему уроку роман прочитать всем. В Интернете он есть, полностью, без сокращений. Вы получите пятнадцать вопросов, на которые не сможете ответить, не прочитав его. Краткое содержание не поможет. Внимание — можно будет пользоваться книгой.

— А сколько будет вариантов? — тут же вскинулась Семенова.

Я оглядела класс. Что-то их мало. Прогуливают? Надо как-то и за этим следить.

— Семь вариантов. А что вас так мало? Эпидемия в классе?

— Баранов во Франции, проветривается, Саша с родителями катается на лыжах в Австрии, Наташка утром была… — охотно начала Чичерина.

— Чичерина стучит… — продолжила Вероника, весь урок молча наблюдавшая за нашим очередным поединком с Тамариным.

— А что, я правду сказала, Ан-Леонидна же спросила!

— Чичерина, застегнись уже наконец! — попросила я.

Девочка глупо засмеялась и посмотрела на Егора. Егор вздохнул и покрутил головой. Роман у них? Или нет? Просто красивый мальчик, нравится всем, Чичерина, может быть, и влюблена. Самое время сейчас. Так все зудит, наливается соками, растет, крепнет, так мучительно интересно, так хочется испытать все поскорее…

— Там много любви в романе, кстати. Разной, правильной, неправильной, несчастной, непонятной…

— Я же говорил — мыльн… — завелся было Тамарин, но под моим взглядом осекся.

— Ты достал! — повернулась к нему Вероника. — Кроме тебя, в классе еще есть люди! Переходи на самостоятельное обучение и бухти один на один с учителем! Невозможно больше тебя слушать!