Училка - Наталия Терентьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы рады за тебя. Ты всё правильно делаешь, девочка.
Это сказал папа? Или мама. Я не поняла.
Они сидели и всё смотрели на меня. Такие молодые, такие родные.
Я хотела сказать им, что Настька с Никитосом совсем на них не похожи. Но не стала.
— Дочка, — сказала мама, и мне показалось, что она собирается заплакать.
Папа обнял ее за плечи.
— Дочка. Как хорошо, что ты совсем не умеешь плакать.
— Мне не о чем плакать, мам! У меня очень хорошая жизнь. Такие прекрасные дети. Андрюшка. И вот, теперь еще… Хотела с вами посоветоваться…
Мама с папой, обнявшись, как-то начали растворяться, перестали быть видны. Я знала, что они здесь, сидят передо мной, совсем рядом, только дотянуться до них невозможно. Они ничего мне больше не сказали.
И я должна всё решать сама.
Я проснулась и вышла босиком на маленький каменный балкон. Было еще очень-очень рано. Еще даже не пошли трамваи.
Чужой город. Красивый. Пожалуй, даже прекрасный. И совершенно чужой. Было холодно, и я взяла старую газету, лежавшую на стуле около балкона, чтобы подстелить под замерзшие ноги. Андрис на первой полосе. Что-то написано. И я не понимаю, что. А это так важно — то, что я не понимаю? Это важнее слов, которые он мне сегодня, то есть уже вчера сказал? Пока раннее утро, пока все спят, пока не пошли трамваи, это еще не вчера, но еще и не сегодня.
«Ты всё правильно делаешь, девочка», — сказали мне мама с папой. Значит, мне было важно это услышать.
Я не успела им рассказать, что я поняла про жизнь за то время, что их нет уже на земле.
Но я расскажу это своим детям. Тем, которые есть. Тем, которые будут. Своим и чужим. Родным и неродным. Тем, кому нужны будут мои слова, мое тепло, моя любовь.
…Жили-были старик со старухой у самого синего моря. У самого серо-коричневого… Как посмотреть. В саду у них росли сосны и березы и большие ромашки. Старик играл на альте. Голос у альта был глуховатый и щемящий. Старуха чинила невод и собирала большие букеты из ромашек. У них было трое… нет, четверо детей. Старуха их ругала, ругала, ругала — с утра до вечера. Но дети ее не боялись. Потому что старуха была веселая, неглупая и очень добрая. А ругала — потому что детей надо воспитывать, чтобы они были похожи на веселых ангелов, а не на несмышленых и грязных зверюшек.
По вечерам старик выходил к морю и играл свою самую лучшую мелодию, каждый день разную. Старуха садилась рядом и плакала. Или… нет, не плакала. Старуха смотрела на море и думала о том, как оно прекрасно. Рядом бегали их дети и собирали кусочки прозрачной смолы, застывшей миллионы лет назад. Желтые, медово-коричневые, белые, зеленоватые. Старуха делала из этих кусочков ожерелья и браслеты и дарила их. А назавтра море снова выбрасывало желтоватые легкие камешки, и дети бежали по берегу, смеясь и находя все новые и новые кусочки янтаря.
А старик играл, глядя на море. И думал — не проплывет ли золотая рыбка. И если проплывет, то — что у нее попросить. Вечную жизнь? Самую красивую музыку, от которой сожмется сердце и заплачет наконец его старуха, не умеющая плакать, и запоют ангельскими голосами толстые крикливые чайки? И захлопают от радости в ладоши все дети, бегающие и бегающие по берегу и смеющиеся без устали и без причины.
…И было это очень давно. Или это было только вчера? Или будет завтра, когда сомкнутся вчера и сегодня, пойдут первые трамваи, заворочаются дети, потерявшие во сне свои одеялки, и арфистка на старинных часах, наклонив фарфоровую головку, сыграет милую, затейливую, давно забытую мелодию завтрашнего дня.
Февраль — май 2013 г. МоскваПримечания
1
Чего? Чего? (эст.).