Разрушенные - Кристи Бромберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я люблю тебя. Слова вертятся у меня в голове, и я должна остановить их, потому что сила того, что я чувствую к нему, неописуема. Безусловная любовь.
Отдаленный звук дверного звонка внутри дома заставляет нас отступить друг от друга. Смотрю на него в замешательстве.
— Вероятно, это один из охранников, — говорит он, я поднимаюсь, а он плывет к ступенькам.
— Я открою, — говорю я ему, направляюсь в дом, оттягивая свою теперь уже мокрую футболку от тела, радуясь, что выбрала красную майку вместо белой.
Моя рука поворачивает ручку, тянет деревянную дверь на себя, когда я слышу голос Колтона, доносящийся снаружи:
— Подожди! — но уже слишком поздно. Дверь распахивается и по неизвестной причине один из моих худших кошмаров оказывается передо мной.
Все, что я могу сделать, это опустить плечи при виде нее. Длинные ноги, светлые волосы и снисходительная ухмылка — все, что я вижу, прежде чем она начинает протискиваться мимо, а затем останавливается, оборачиваясь через плечо, чтобы посмотреть на меня.
— Теперь ты свободна, девочка. Время игр закончилось, потому что ты больше не нужна Колтону. Теперь он в хороших руках. Мамочка здесь.
У меня отвисает челюсть, ее дерзость лишила меня дара речи. Прежде чем успеваю подыскать слова, она врывается в дом, будто он принадлежит ей, оставляя меня в шлейфе удушающего аромата ее духов.
— Колтон? — зову я его в то же время, как он входит в фойе, полотенце, которым он сушит волосы, падает на землю.
Несколько эмоций мелькает в его глазах, самая главная из них — раздражение, но его лицо абсолютно ничего не выражает.
А когда лицо Колтона так холодно и лишено эмоций, это означает, что внутри него зарождается буря.
— Какого хрена ты здесь делаешь, Тони? — лед в его голосе останавливает меня, но ее даже не пугает.
— Колт, малыш, — говорит она, совершенно не тронутая резкостью его слов. — Нам нужно поговорить. Знаю, прошло много времени и…
— Я не в настроении выслушивать твое мелодраматическое дерьмо, так что хватит нести чушь. — Колтон делает шаг вглубь комнаты. — Ты же знаешь, что тебе здесь не рады, Тони. Если бы я хотел, чтобы ты пришла, я бы сам тебя пригласил.
Съеживаюсь от яда в его голосе, но в то же время злюсь. Злюсь, что она просто так расхаживает здесь — в доме, куда он не приводил ни одну женщину, кроме меня — будто она заслуживает быть здесь.
— Какие мы вспыльчивые, — игриво журит она, не обращая внимания на полное отсутствие интереса с его стороны. — Я так беспокоилась о тебе и о том, как у тебя дела, и если ты еще не восстановил свою память…
— Мне глубоко плевать на твое беспокойство! У тебя две секунды. Начинай говорить, или я вышвырну тебя. — Колтон делает к ней еще один шаг, и я вижу его стиснутую челюсть, полнейшее бесчувствие и пренебрежение к ней.
— Только потому, что ты злишься, что твое выздоровление идет так медленно — что ты не можешь вспомнить важные вещи — не значит, что ты должен вымещать это на мне. — Тони издает снисходительный смешок и слегка поворачивается, чтобы посмотреть на меня с недоверием в глазах, будто говоря: «Правда? Он выбрал тебя вместо меня?», прежде чем произносит: — Уверена, для тебя забавно быть его нянькой и все такое, куколка, но ты больше не нужна.
В одно мгновение я отрываюсь от стены, словно летящий на нее шар гнева, но Колтон опережает меня. Ярость исходит от него ощутимыми волнами, когда он сжимает ее предплечье.
— Тебе пора! — рычит он и начинает вести ее к двери. — Ты не имеешь права приходить в мой дом с неуважением относится к Рай…
— Я беременна.
Слова, которые она произносит, повисают во внезапной тишине комнаты, и все же я вижу, как они отдаются в Колтоне. Его тело замирает, пальцы на ее руке напрягаются, зубы скрежещут. Ему требуется немного времени, чтобы снова начать идти, потащив ее к входной двери.
— Рад за тебя. Поздравляю. — Огрызается он, слова источают сарказм. — Приятно было узнать. — Он начинает открывать дверь, когда она выдергивает руку.
— От тебя.
Рука Колтона застывает на дверной ручке, а мое сердце сжимается от слов, слетающих с ее губ. Смотрю на эту сцену — она прямо перед моими глазами, но я чувствую себя чужой, будто нахожусь от них за тысячи километров. Наблюдаю, как он опускает голову, замечаю, как его руки сжимаются в кулаки по бокам, вижу ярость в его глазах, когда он очень медленно поднимает взгляд. Его глаза устремляются ко мне и на мгновение задерживаются, и то, что я вижу в них, выбивает меня из колеи. Они излучают не ярость — нет — это недоумение, смешанное с извинением, обращенным ко мне. Извинение, которое в глубине души говорит мне, что он боится, что ее слова правда. У меня сводит живот, когда он снова надевает сброшенную им маску, и поворачивается, чтобы направить свой гнев на Тони.
— Мы оба знаем, что это невозможно, Тони. — Он делает шаг вперед, и я вижу каждую каплю сдержанности, которая ему требуется, чтобы не схватить ее и не вышвырнуть вон в прямом смысле слова. Его глаза устремляются от ее лица к животу, а затем возвращаются обратно.
— Что? — она задыхается, в голосе слышится смесь шока и боли. — Ты ничего не помнишь? — она прижимает руку ко рту, слезы наворачиваются на глаза. — Колтон, ты и я… в ту ночь на вечеринке в честь дня рождения Дэвиса… ты не помнишь?
У меня сводит живот, потому что, я подумала, что, возможно, она играет роль, чтобы вернуть его, но она просто устроила сенсацию своим обиженным выражением лица и отчаянием в голосе.
Боже мой. Боже мой. Это моя единственная связная мысль, потому что мое тело дрожит от всех мыслимых эмоций.
— Нет, — говорит Колтон, мотая головой из стороны в сторону, и выражение его лица — которое говорит, что если он будет повторять «нет» снова и снова, все это окажется лишь кошмаром — убивает меня. Разрывая на части, и глубоко внутри я готовлюсь к приближающейся боли.
— Отцом можешь быть только ты, — тихо говорит она, кладя руку на живот, где теперь, под натянутой тканью рубашки, я вижу небольшую выпуклость. — Я на пятом месяце, милый.
Мне приходится бороться с подступившей желчью, моя вера пошатывается. Я
