Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина - Анджей Анджеевич Иконников-Галицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Основа – четверик, тот самый куб, который мы привычным глазом распознаем в большинстве каменных и деревянных церковных построек XVII века. На нем – восьмерик, тоже деталь более чем обыкновенная. На этом восьмерике – другой, меньший. Его внутреннее пространство образует площадку для «звонов» – колоколов; выше – восьмериковый барабан со сферической главкой. Снова давно опробованный элемент: церкви «иже под колоколы», со звонницей под центральной главкой, строились еще в XV веке. Все это сооружение поставлено на высокий цоколь, оформленный аркадой и снабженный тремя пышными лестницами; тут невольно вспоминается подклет храма Василия Блаженного. Принципиальное композиционное новшество одно: четверик в нижней части окружен полукруглыми пристройками, примыкающими к его сторонам. В плане они образуют четырехлопастную фигуру. На каждую из них поставлен восьмериковый барабан, оформленный белокаменными колонками, а на барабан – сферическая главка, подобная центральной.
За всем этим великолепным архитектурным целым стоит та же идея, которая будет движущей силой первых реформаторских начинаний царя Петра: переодеть Россию в новые одежды. Тут есть нечто от маскарада – как и в петровском «Всешутейшем соборе». Одетая в роскошное, немного вычурное платье церковь Покрова в Филях – не монахиня, а знатная красавица. Она смотрится не как дом благочестия и не как образ величия Божия, а скорее как чертог радости и веселья.
Впрочем, это нисколько не противоречит ее церковной сущности. Ведь сказал апостол Павел фессалоникийским христианам: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь».
Церковь Знамения в Дубровицах и церковь Архангела Гавриила (Меншикова башня) в Москве
Кто сотворил внешнее, тот сотворил и внутреннее. Так сказано в Писании. Для раннего московского барокко характерно сочетание иноземного декора с композиционными приемами, традиционными для русской архитектуры. Но горячее желание переодеть старину в новые одежды порой приводило к появлению построек, не похожих ни на русский храм, ни на польский костел, ни на немецкую кирху.
Одно из самых диковинных архитектурных явлений той сумбурной эпохи, когда Московское царство перерождалось в Российскую империю, – церковь Знамения в Дубровицах, близ Подольска. Хотя она стоит далеко за пределами Московской кольцевой, но рассказ о ней логично вписывается именно в тему московского барокко.
Как и Филевская церковь, она была построена в усадьбе вельможи – князя Голицына, про которого так писал современник (тоже аристократ) князь Куракин: «…Борис Алексеевич Голицын <…> был в кредите при царице Наталье Кирилловне и сыне ея, царе Петре Алексеевиче. <…> Был человек ума великаго, а особливо остроты, но к делам непреложной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию. И оной есть первым, которой начал с офицерами и купцами-иноземцами обходиться»[31].
Что Борис Голицын был «в кредите» – видно из вольного размаха, с которым возведена церковь. То, что он «начал… с иноземцами обходиться», определило выбор мастеров-строителей: тут явно поработали иностранцы; по слухам, их было выписано из разных стран до сотни. А что «любил забавы», заметно с первого взгляда на этот затейливо-необыкновенный храм. (Со второго взгляда, пожалуй, вспомнишь, что князь «склонен был к питию»…)
Борис Голицын, близко знавший Льва Нарышкина, частенько бывал в его имении. Церковь Знамения поэтому несет на себе заметный отпечаток влияния филевского шедевра. Однако то новое, что в церкви Покрова гармонично соединено с доброй стариной, у голицынской постройки выдвинуто на первый план, утрировано, доведено до крайности. Она состоит из двух главных компонентов: из основания, четырехлопастного в плане, и башни, поставленной на купольный свод. Чем-то это напоминает свечу, воткнутую в середину торта. Кондитерские ассоциации усиливаются обилием всевозможного декора. Тут и рустовка стен, и колонны, и полуколонны, и сложно оформленные карнизы, и фронтоны, и скульптуры святых, выполненные иностранными мастерами по рецептам барокко. А самое главное – невероятно изобильные рельефные изображения: гирлянды, ангелы, виноградные лозы, листья, плоды, маски… И наверху, над всем этим буйством, – царский венец вместо традиционной главки или купола.
Дубровицкая церковь удивляет, но не освежает душу. В ней отразилась мечта о рае как о стране плотского изобилия. Духовное начало – на грани исчезновения. Но все же в ней есть главное стремление русской архитектуры: вверх.
Церковь в Дубровицах была завершена в 1704 году. А три года спустя в Москве вознесла свой крест церковь Архангела Гавриила, построенная по заказу вошедшего в силу «птенца гнезда Петрова» Александра Меншикова. Ее идея заключена в обиходном названии: Меншикова башня. Она строже и проще дубровицкой причудницы, но повторяет и даже усиливает ее композицию. В ней нацеленная в небо вертикаль абсолютно доминирует над полезной горизонталью. И похожа она не на кулинарное диво, а на вытянувшегося в струнку обер-офицера Преображенского полка.
Петропавловский собор и Петропавловская (Санкт-Петербургская) крепость
Когда по воле новоиспеченного графа Римской империи Александра Даниловича Меншикова близ Мясницких ворот начали возводить Меншикову башню, Москва еще была столицей царства. В это время в 700 верстах к северу уже рос город, которому на два столетия суждено было стать законодателем российской архитектурно-градостроительной моды.
Крепость и церковь в середине невской дельты, на Заячьем острове, были заложены в 1703 году в Троицын день[32]. Праздник Троицы установлен в память о сошествии Святого Духа на апостолов и о рождении земной Церкви. Закладка храма в этот день приобретала символическое значение: утверждение Церкви на новоосвоенной земле. Поэтому храм был посвящен первым строителям Церкви Христовой – апостолам Петру и Павлу. В день их памяти, 29 июня, праздновал именины царь Петр. И возводимый по его указу город был назван городом святого Петра. Так в именах и датах соединились судьбы города, храма и царя.
Не известно точно, в какой день, но вполне возможно, что именно 29 июня 1703 года в порту Копенгагена на борт корабля, отправляющегося в Россию, взошел 33-летний Доменико Андреа Трезини, итальянец, родом из Швейцарии. Отныне и до самой смерти он будет состоять на русской службе и именоваться «Андрей Якимович Трезин, архитектонский начальник». В 1706 году ему будет поручена перестройка Санкт-Петербургской крепости в кирпиче и камне. Работа эта из фортификационной скоро превратится в архитектурную: новому городу, символу побед России, потребуется придать величаво-парадный вид.
После перенесения в Петербург столичных учреждений возникнет еще одна задача: на месте деревянного Петропавловского храма построить новый, такой, который обличьем и масштабами был бы соразмерен величию Российской державы. Его строительство, начавшееся в 1712 году и завершившееся
