Классициум (сборник) - Коллектив авторов

Я вернулся в машину и на медленной скорости въехал в Рамздэль, ища гостиницу. Это был обычный юго-восточный городок – старые дома в колониальном стиле, стриженые газоны, ратуша с башенными часами. На повороте в гостиницу с лепным фасадом, которая называлась причудливо «Привалом Зачарованных Охотников», я едва не раздавил навязчивую беспородную собаку (из тех, что устраивают засады автомобилям). Чертыхнулся, но осмотрелся внимательно и сразу нашел место для парковки – под удобным навесом. Меня встретил седой горбатый негр в старомодной ливрее. Он положил в тачку мои чемоданы и медленно покатил их в холл. Холл был пуст, если не считать парочки старых дам при священнике. В отельной конторе лысый помятый служащий предложил мне на выбор десяток номеров. Я выбрал одиночный с видом на площадь и тут же поинтересовался, откуда в Рамздэле антенна космической связи. Вопреки ожиданиям служащий оказался словоохотливым и поведал, что достопримечательная тарелка находится в частной собственности у местной героини по имени Долорес Гейз. Ее отец сделал состояние на патентах в радиотехнике, а мать была истовой суфражисткой и воспитала дочь в любви к точным наукам. Вместо того чтобы (как полагается правильной американской девушке на выданье) получать старосветское образование, увлекаться платьями, побрякушками, музицировать и готовиться к встрече с будущим мужем, непоседливая Долорес уехала в технический колледж, а вернулась самодовольным инженером. На деньги отца и с благословения своей вздорной матушки за два года она построила эту тарелку. Бессмысленность затеи была очевидна всем обитателям Рамздэля, и мало кто сомневался, что семейство Гейз скоро пойдет по миру. Но тут грянул «марсианский бум», и тарелка Долорес (так называли антенну в Рамздэле) оказалась необычайно востребованной: посыпались заказы из университетов и космических корпораций на сеансы связи с космическими ракетами и планетарными базами; в Рамздэль стали наезжать ученые с мировым именем, а иногда здесь можно было встретить живого звездоплавателя и взять у него автограф! «Привал Зачарованных Охотников» тоже не остался внакладе, и теперь к Долорес здесь относятся с большим почтением. Признаюсь, читатель, что и меня несколько шокировал такой простой уверенный подход неведомой Гейз (хотя имя ее отца я, вроде бы, слышал ранее): привычным казалось, что дальняя космическая связь – это государственное дело, находящееся под строгим надзором военного ведомства; здесь нет места озорству и самопалу. Но тарелка Долорес существовала, и уже этим разрушала прочные стереотипы.

Оставив вещи в номере, я пешим ходом отправился к антенне. Был теплый весенний денек, живое жужжание насекомых наполняло воздух, пахло цветущими каштанами. Я не осведомился о возрасте Долорес Гейз и по дороге мне представлялось, что я встречу дородную старую деву с суровым мужеподобным лицом, на котором навеки застыла презрительная гримаса, характерная для профессуры технических университетов. Поэтому, завидев молодую загорелую рыжеватую женщину в просторной клетчатой рубахе и в синих ковбойских панталонах, возившуюся с ведром и шваброй на пороге аппаратной пристройки, я вообразил, что передо мной рядовая домохозяйка (нанявшаяся на сезон в надежде встретить заезжего очкастого рыцаря науки). Но тут женщина остановилась, выпрямилась, сняла с рук и небрежно отбросила желтые резиновые перчатки, после чего ленивым движением опытного курильщика извлекла из нагрудного кармана папиросу «Дромадер» и требовательно посмотрела на меня, явно выжидая, что я помогу ей с огнем. Я развел руками, показывая, что не имею дурной привычки. Она поморщилась уголком тонкогубого рта и сказала: «Долорес Гейз. А вы, позвольте, кто?» Так состоялось наше знакомство, которое через два месяца вылилось в мою первую и последнюю женитьбу.

Здесь надобно сообщить моему благосклонному читателю: я был и еще остался, невзирая на все бедствия и болезнь, исключительным красавцем, со сдержанными движениями, с мягкими темными волосами и с привлекательной осанкой большого тела. Я отлично знал, что мне стоит только щелкнуть пальцами, чтобы получить любую взрослую особу, избранную мной; я даже привык не оказывать женщинам слишком много внимания, опасаясь того, что та или другая плюхнется, как перезрелый плод, ко мне на сдвинутые колени. Не могу сказать уверенно (время крадет необязательные воспоминания), что я сразу решил воспользоваться моей поразительной, хотя и несколько брутальной, мужской красотой, чтобы вовлечь Долорес в паутину моего нового плана; однако уже в те первые минуты я по чистому наитию попытался произвести на нее самое выгодное впечатление. Мы разговорились, и я, выдавая ей строго дозированную полуправду, представился частным исследователем, который ищет свободный и неподцензурный канал связи с планетами для сбора материала для монографии. Долорес посетовала на занятость, но тут же с удовольствием согласилась показать мне свою тарелку, аппаратную пристройку и генераторы. При беглом осмотре я убедился, что дела Гейз идут вовсе не так хорошо, как полагал восторженный гостиничный служащий – оборудование было далеко не новым (сказал бы, что купленным на распродаже, но купить на этих ярмарках мещанства радиоаппаратуру, работающую в УКВ диапазоне, пока еще затруднительно); сама антенна (стандартный «Saturn», диаметр зеркала – дюжина сажен) была изготовлена для экономии средств в Чехии; электрогенераторов по мощности было впритык (два из четырех находились в полуразобранном состоянии), и Долорес приходилось покупать электричество у города. Однако я никак не выказал пренебрежения к технической оснащенности – наоборот, всячески расхваливал достижения Гейз и пару раз как бы в порыве восхищения коснулся ее локтя. Тогда же я дал ей несколько советов по аппаратной модернизации и предложил софинансирование. Разумеется, Долорес не могла устоять перед напором обеспеченного красавца с массачусетским дипломом, и почти сразу в качестве ответной любезности пригласила переехать из отеля в ее дом, в гостевую комнату, которая (поразительная удача!) как раз пустовала.

7

Моя болезнь развивается, я задыхаюсь в пыльном воздухе этой склепоподобной темницы, но я не сдамся. Написал уже два десятка страниц, а ни до чего внятного не договорился. Воспоминания начинают путаться. Долорес. Я познакомился с тобой в конце мая 1947 го года. Или 48 го? Нет, больше не могу сегодня. Легкие жжет, холодный пот струится из пор, голова раскалывается от боли – словом, всё плохо. Ло-Лита, Ло-Лита, Ло-Лита, Ло-Лита, Ло-Лита, Ло-Лита… Повторяй это имя, наборщик, пока страница не кончится.