Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одни, не заметив, что матери героя, скорее всего, уже нет в живых и уж во всяком случае нет рядом с ним, поспешили согласиться с авторской позицией, пересказав ее так, будто это простое житейское правило: «Относись к людям хорошо – и они тебя полюбят, вот ты и не будешь одинок». Среди аргументов, подкрепляющих этот бытовой совет, я прочитала историю про соседа-иностранца, который, только вселившись в подъезд и еще даже не зная русского языка, пригласил всех жильцов подъезда в гости и с тех пор жил, не зная печали. Но дурная цепочка упрощений на этом не закончилась: не теряя надежды получить дополнительный балл за привлечение художественной литературы, один выпускник написал, что Печорин много влюблялся, был любим многими женщинами и потому не знал одиночества.
Другие ученики не согласились с мнением автора и заявили, что очень страдают и разлученные влюбленные, и влюбленные без взаимности, что, конечно, справедливо, но тоже не имеет прямого отношения к тексту Ильина.
Дело, разумеется, не в том, что у меня какие‑то особенно нечуткие и поверхностные ученики, хотя и такие, разумеется, есть. Дело в той безответственной торопливости, с которой они на пути к документу, прежде называвшемуся аттестатом зрелости, согласны писать любую глупую или пошлую сентенцию, считая, что именно этого от них и ждут. А мы, учителя, должны бы этой безответственности противостоять, в том числе и в процессе подготовки к государственному экзамену.
2.Мы рассматривали случаи, когда ученикам предлагается текст, в основе которого – рассказ о событии или жизненная история, а они, пытаясь выявить авторскую мысль, ее упрощают или искажают, подменяя всем известным житейским правилом или бездумно усвоенным лозунгом. Разумеется, бывают тексты и другого рода, с ярко и недвусмысленно выраженной авторской позицией, и тогда перед читателем (в частности, перед выполняющим задание учеником) встает другая задача: проанализировав аргументацию автора, счесть ее убедительной или неубедительной и выразить свое мнение, согласившись или не согласившись с идеей текста. Чаще всего наши дети пишут: «С этой точкой зрения нельзя не согласиться». Так бывает и потому, что они достаточно прагматичны и давно усвоили, что спорить со старшими опасно, и потому, что большинству свойственно абсолютно некритичное отношение к напечатанному.
Даже сейчас, когда выходит множество изданий разной идеологической ориентации и разной репутации, когда сосуществуют разные учебники по одному предмету, в качестве аргумента в споре можно услышать: «Да я же сам читал!..» Особенно трудно сопротивляться внушению, если текст написан хорошим литературным языком и при этом грамотно выстроен и умело снабжен специальными словами, которые поднимут самооценку читателя, согласного с мнением автора, и заставят устыдиться того, кто усомнился. Значит, мы должны учить и этому – умению оценивать чужую аргументацию и различать систему доказательств и систему приемов манипуляции читательским сознанием.
Приемы убеждения известны человечеству много веков. Софисты в Древней Греции упражнялись в искусстве побеждать в споре, и их интересовала победа, а не истина. Силу воздействия правильно организованной речи можно показать ученикам на примерах из литературных произведений. Ее испытал на себе в той или иной мере каждый, кому довелось читать трагедии – не слышать монологи со сцены, где актер обычно голосом, интонацией дает нам понять, что его герой неправ или даже намеренно вводит других в заблуждение, а именно читать глазами, получая впечатление только от смысла отобранных слов и их расположения.
Но речь идет не о всякой пьесе, а именно о трагедии. В комедии отрицательный персонаж говорит что-нибудь очевидно нелепое, глупое, абсурдное, и веры ему нет.
В этом легко убедиться, сравнив два монолога. В одном герой объясняет своей жене, упрекающей его в неблагодарности (из любви к нему она помогла ему достичь цели и погубила своих родных, а теперь он женится на другой), что она и так уже вознаграждена и что новый его брак пойдет на пользу ей и их детям. В другом – восхваляет человека, приверженцем которого стал недавно.
1.
Да,Я признаю твои услуги. Что жеИз этого? Давно уплачен долг,И с лихвою. Во-первых, ты в ЭлладеИ больше не меж варваров, законУзнала ты и правду вместо силы,Которая царит у вас. ТвоеЗдесь эллины искусство оценили,И ты имеешь славу, а живиТы там, на грани мира, о тебе быИ не узнал никто.<…> ОтвечуПо поводу женитьбы. Поступил,Во-первых, я умно, затем и скромно,И, наконец, на пользу и тебе,И нашим детям. Только ты дослушай.Когда из Иолка цепью за собоюСюда одни несчастия принес я,Изгнаннику какой удел счастливейПригрезиться мог даже, чем союзС царевною?.. <…> ЖенилсяЯ, чтоб себя устроить, чтоб нуждыНе видеть нам – по опыту я знаю,Что бедного чуждается и друг.Твоих же я хотел достойно родаПоднять детей, на счастие себе,Чрез братьев их, которые родятся.<…> Ну, будто ж я не прав?Сказала б «да»И ты, когда б не ревность.Все вы, жены,Считаете, что если ложа вамНе трогают, то все благополучно…А чуть беда коснулась спальни, нетТут никому пощады; друг ваш лучший,Полезнейший совет – вам ненавистны[198].<…>2.
Лишь познакомитесь получше с ним – и сразуЕго приверженцем вы станете навек.Вот человек! Он… Он… Ну, словом, че-ло-век!Я счастлив! Мне внушил глагол его могучий,Что мир является большой навозной кучей.Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат!Ведь если наша жизнь – лишь гноище и смрад,То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете?Теперь пускай умрут и мать моя, и дети,Пускай похороню и брата и жену —Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну[199].Второй монолог, безусловно, комический. Поверить в величие человека, внушающего, «что мир является большой навозной кучей», невозможно; смешны стилистические контрасты («глагол могучий» – «навозная куча»), несообразное доказательство величия человека – готовность под его влиянием равнодушно встретить смерть близких. Оргон, герой комедии Мольера «Тартюф» (перевод М. Донского), конечно, не может убедить никого, закономерна ответная ироническая реплика его оппонента шурина Клеанта: «Да… Это чувство впрямь на редкость человечно».
А рассуждения Ясона, одного из героев трагедии Еврипида «Медея» (перевод И. Анненского), могут показаться убедительными. Действительно, Медея, дочь царя Колхиды, царевна диких мест, колдунья, став женой Ясона, попала в Элладу и прославилась здесь – разве это не благодаря ее мужу? И от нового брака ее мужа ей и ее детям станет лучше – он, будучи супругом царевны Коринфа, станет богат и поможет детям от первого брака, а когда родятся новые, уже они станут помогать своим единокровным братьям. Мы готовы забыть, что вообще‑то речь идет об измене, что Медея отправилась за
