Записки прапорщика - Дмитрий Оськин

Вместо Владислава подошел один из обозных.

- Шинель поручику Оленину!

Обозный был знакомый.

- Ваш Ларкин здесь, - сказал он мне, - с повозкой и с вашими вещами.

- Так где же он, мерзавец, пропадает, чего же он меня не разыщет?

- Он, видимо, не знает, что вы здесь.

Вскоре появился Ларкин, торжественно восседая на моей повозке.

- Ларкин, где ты пропадаешь?

- Дмитрий Прокофьевич, если бы я был с вами, так и этих лошадей не было бы, а то, видите, как хорошо, что я за фуражом уехал.

- Мерзавец, ведь у меня шинели нет, - дружески журил я его.

- А шинель здесь у меня, и шашка ваша здесь.

- К черту шашку! Зачем всякую дрянь берешь?

- Я думал, пригодится, чего же бросать, когда все отступают? Сало у меня есть, Дмитрий Прокофьевич. Когда обозы все побросали, я там два окорока стащил.

- Может, и яйца есть?

- Сейчас достану.

- Сделай яичницу.

Ларкин с повозкой подъехал к перевязочному отряду, выпряг лошадей, дал корму, поставил котелок на огонь и сам куда-то исчез.

- Ночуем здесь, - говорил Блюм, - пока наши части подойдут.

- А есть ли какие-нибудь сведения от полка?

- Нет. Думаю, они пошли западнее Тарнополя.

- Как же ночевать-то?

- Тарнополь не сдадут, ведь тут сильные укрепленные позиции.

Увы, предположения Блюма не оправдались.

Часов в шесть вечера над Тарнополем, километрах в восьми от нашего бивуака, поднялось огромное зарево пожара. Слышались взрывы артиллерийских снарядов. Отдельные конные солдаты сообщали, что Тарнополь оставляется нашими войсками.

- Немцы прут, - говорили проезжавшие верховые, - потому и пожары,

Я вспомнил бывшее три дня тому назад собрание крестьянских депутатов, где по докладу Лукашина мы приняли постановление крепко держать свои позиции и, не щадя жизни, их защищать.

- Вот тебе и защитили!

Максимов, лишенный связи со штабом полка и штабом дивизии, принял на себя командование обозом. Устроили нечто вроде военного совета - Блюм, я и Вишневский.

- Нельзя, нельзя здесь оставаться, - скороговоркой говорил Максимов. Видите над Тарнополем зарево? Склады взрывают. А отсюда до Тарнополя всего семь километров. Ежели из Тарнополя уходят наши войска, то через какой-нибудь час австрийцы могут быть здесь. Я думаю, двинуться дальше...

- Ну что же, давайте двигаться, только куда?

- Через Збараж на Волочиск.

- Ведь это очень далеко, Сергей Максимович, - вступил я.

- Но ведь кавалерия делает не менее пятидесяти километров в сутки, возразил Максимов. - А мы обозом не имеем права рисковать. Давайте двигаться. Владислав, позови ко мне фельдфебеля.

Явился фельдфебель.

- Прикажи запрягать лошадей и трогаться дальше. Маршрут: Збараж Волочиск. И наши повозки вновь приняли походный строй.

Пришли в Збараж, небольшое местечко, утопающее в зелени. В центре огромный замок польского магната.

- Может, переночуем здесь? - предложил Блюм Максимову.

- Спасибо, спасибо, а вдруг австрийская кавалерия нагрянет?

- Вряд ли, - возразил Блюм. - Все-таки позади нас полевые войска. Ведь мы не видели ни одной отступающей пехотной части.

- Да вы их и не увидите, раз они через Тарнополь прошли.

- Разве могли все части идти по одной дороге? - возразил Блюм.

Доводы Блюма, очевидно, подействовали. Максимов согласился переночевать в Збараже. Чтобы быть готовыми каждую минуту к отступлению, Максимов приказал, чтобы ночевка была устроена в палатках под открытым небом. Мы же устроились в парке, в небольшом, так называемом охотничьем домике.

На следующий день с раннего утра к нам присоединились еще несколько команд нашего полка, которые шли тоже без всякого маршрута и выбрали те дороги, которые казались наиболее прямыми в отдаленный тыл.

До десяти утра еще не было связи ни с полком, ни с дивизией. Над Тарнополем по-прежнему были видны зарево пожара и густые клубы дыма.

- Кто же жжет город? Отступающие русские или вступающие австрийцы?

- Вероятно, запасы сжигают, - высказал предположение Блюм.

Спокойствия ради Максимов приказал к двенадцати часам дня выступить из Збаража по большой дороге. В половине двенадцатого обоз начал вытягиваться на большую дорогу. Уже три четверти обоза вытянулось по дороге на Волочиск. В хвосте следовали повозки перевязочного отряда.

Выезжая из парка вместе с перевязочным отрядом, я услышал неистовые крики, несшиеся из глубины парка:

- Кавалерия! Кавалерия! Австрийская кавалерия!

Боже, что тут началось! Ездовые неистово стегали своих лошадей. Галопом мчались нагруженные повозки. Люди, сидевшие на повозках, сбрасывали вещи, а ездовые, дабы избежать опасности, стали рубить постромки, перескакивали с повозок на лошадей и верхами удирали дальше.

Паника захватила всех. Я тоже подгонял лошадь, оглядываясь по сторонам и выжидая появления австрийской кавалерии, но ее не было.

- Где же кавалерия? - спросил я галопом несущихся артиллеристов.

- Кавалерия? Н-не знаем. Где-то тут!

- Чего же вы несетесь, мерзавцы?

Я выхватил револьвер и направил в сторону одного из артиллеристов:

- Остановись!

Мой сердитый окрик его как будто отрезвил.

- А ведь и правда, господин поручик, кавалерии-то никакой нет.

Обозные уже удрали частью с повозками, частью верхами. На протяжении двух-трех километров дорога была усеяна брошенным имуществом. Валялись шинели, сапоги, консервы, медикаменты.

Блюм, обладавший большим хладнокровием, не поддавшись панике, шествовал позади меня со своим перевязочным отрядом. Он внимательно осматривал каждую брошенную вещь, примеряя, насколько она может быть полезна для отряда.

* * *

- Дешево. Дайте тридцать пять.

- Покажи лошадь.

Матвей (так звали денщика) нырнул куда-то в кусты и предстал передо мной с великолепной гнедой кобылой. Я в лошадях толку не знал, но вид лошади меня привел в восхищение.

- А здорова она? - спросил я Матвея.

- Попробуйте.

Он притащил поповское седло, оседлал кобылу, и я сделал несколько пробных посадок. Лошадь шла великолепно. Чувствовалось, что она привыкла ходить под седлом ровным, размеренным шагом и крупной рысью. Не слезая с лошади, я уплатил Матвею деньги и выехал из парка.

Часа полтора я катался на своей новокупке и такого удовольствия еще никогда не испытывал. Плавной рысью и галопом несла меня лошадь, послушная легкому движению руки.

Вернувшись с объезда лошади в свою хату, я передал ее попечению Ларкина.

- Хорошая лошадка, - восхищался денщик. - Такой лошади даже у нашего помещика не было. Ведь ей цена за глаза рублей триста будет.

Среди дня, желая похвастаться своим приобретением, я при казал Ларкину оседлать кобылу и поехал гарцевать перед офицерами нашего обоза. Наткнулся на Блюма.