Записки прапорщика - Дмитрий Оськин

- Удовлетворение! - рассмеялся я. - Вы понимаете, о чем вы говорите? Мне достаточно вызвать своего денщика и двух обозных солдат, чтобы они вас излупили как Сидорову козу.

- Я требую удовлетворения!

- Хорошо. Ларкин, у меня есть в чемодане флакон одеколона, принесите капитану Вишневскому.

- Вы шутите! - стукнул Вишневский кулаком по столу.

- Нет, не шучу. Я полагаю, что удовлетворение должно именно в этом и заключаться, чтобы дать вам выпить флакон одеколону. Через полчаса вы будете с пьяными слезами говорить то, что вы, как честный человек, думаете.

- Плебей, мужик, не понимающий офицерской чести и долга!

- Но зато я прекрасно понимаю настроение и желание неплебейских офицеров и думаю, что флакон одеколона - предел мечтаний неплебейского офицера в тот момент, когда негде достать более крепких напитков.

- Я с вами не знаком и руки вам больше подавать не стану!

- Не буду этим огорчен.

- А ну, черт с вами! С плебеями у меня плебейские отношения. Одеколон же ваш - выпью.

- Я в этом ни минуты не сомневался.

Наш спор и ругань были прерваны появлением незнакомого офицера в форме автомобильных войск.

- Прошу извинения, - заявил вошедший, красивый, высокого роста мужчина лет тридцати пяти, одетый в изящные ботинки, поверх которых блестели лаковые гетры. На его погонах красовались три звездочки. - Позвольте представиться: поручик третьего автомобильного дивизиона Марценович.

Мы привстали.

- Разрешите передохнуть у вас? - Пожалуйста, пожалуйста, - рассыпался в любезностях Вишневский. - А где ваш одеколон? - сердито обратился он ко мне.

- Сейчас денщик подаст.

- Вы одеколон пьете, господа? У меня с собой две фляжки спирта.

- Тогда вы совсем желанный гость. Садитесь, будьте хозяином.

- Я, господа, уже двое суток не спал. Если позволите, выпью с вами чая, может, немного спирта и сосну.

- Располагайтесь, как у себя дома.

Ларкин притащил флакон одеколона и три стакана.

- Убери, Ларкин, одеколон, капитан Вишневский пьет только спирт, смеясь, сказал я, но Вишневский промолчал.

- Неужели, господа, вы действительно одеколон пьете? - обратился ко мне автомобилист.

- Сам не пью. Угощаю капитана за отсутствием более приличных для него напитков.

- Плюньте, у меня достаточно спирта!

Вишневский уже разлил по стаканам из фляжки гостя, выпил и довольно крякнул.

- Мне помнится, что ваш автомобильный отряд стоял в Тарнополе? спросил он гостя. - Значит, и вы подверглись несчастью отступления?

- Полгода мы жили там. Уверены были, что тарнопольские жители и русская армия одно целое. Какие прекрасные женщины! И вы представьте себе, господа, рухнули мои иллюзии!

- А вы выпейте, - пододвинул к нему стакан Вишневский.

- Два дня пью - не помогает. Вы видите мой мундир? - поднялся он, показывая китель, покрытый густыми пятнами.

- Эка важность, грязный китель! Наши гимнастерки еще грязнее.

- Ваши гимнастерки покрыты чистой и честной грязью, а мой китель покрыт грязью позорнейшей, гнуснейшей.

- Вы не волнуйтесь. Расскажите, что это за грязь на вас.

- Мне совестно, - начал глухим голосом поручик. - Мы стояли в самом центре Тарнополя, когда солдаты начали осуществлять свою свободу. Выгнали, и не только выгнали, а предварительно избили капитана, начальника нашего отряда. Меня, как добропорядочного офицера, сделали командиром. Четыре месяца цацкался я с солдатами. И если отдыхал душой, то только среди тарнопольской интеллигенции. Отступление. Кругом паника, кругом бегут, грабят, жгут. Начали грабить тот дом, где я квартировал. Принял меры. Стрелял. Спас имущество от разграбления. Обеспечил той семье, где я находился, спокойствие. А плоды моих действий... видите китель, - после небольшой паузы произнес он.

- В чем же дело?

- Когда стали взрывать склады со снарядами, через Тарнополь стали проходить пехотные части. Я, как командир специальной части, должен был поехать вперед, чтобы ни одна машина не досталась противнику. В это время, вы не можете себе представить... Дайте еще спирту. Я налил ему в стакан из фляжки.

- Стоило мне выйти, - продолжал поручик, хватив залпом налитый спирт, - как со второго этажа на меня вылили горшок с экскрементами. Вот китель, видите?

- Почему же вы не перемените?

- Сволочь, денщик удрал с повозкой, и не знаю куда.

- Может, вам все это показалось?

- Понюхайте, капитан, - и он поднес китель к носу Вишневского.

- Да, действительно, пахнет мерзко.

- Мерзко... А вы представляете, насколько было мерзко, когда вся эта гнусь лилась мне на голову?

- Не полюбили вас, значит, в Тарнополе? - наивно спросил я поручика.

- Но, может, месть за что? Может, вы какую женщину оскорбили?

- В этом доме ни к одной не притрагивался. Из других ходили. Китель я, конечно, другой куплю, но честь офицерская, господа!..

Надо вам сказать, вообще в Тарнополе творилось что-то невообразимое. Как я уцелел - сейчас совершенно не представляю себе. Из многих домов бросали камни, стреляли из револьверов. А в двух-трех местах даже бомбы были брошены.

- Странно, - сказал я. - Вы там жили долгое время. Почему же в ответ на вашу любезность к населению подобная непорядочность?

- В Тарнополе сплошь большевики и жиды. Жиды и стреляли.

- Жиды... А сами вы их видели?

- Разве их увидишь, они, сволочи, из-за угла, из окон. Ну, попадись кто из них - повешу!

- Если вас до того не прикокошат!

- Смеетесь, поручик? - пьяными глазами посмотрел на меня автомобилист.

- Какой тут смех! Посмотрите на ваш китель. Мало того что пятна на нем, от него еще и разит...

На два дня наш обоз застрял в деревне Хревин. Установив, где находится штаб дивизии и полка, разместившись с Боровым и Вишневским в одной хате, я отправился в штаб дивизии. Обратился к административному адъютанту Трофимову с просьбой прикомандировать ко мне одну из подвод дивизионного обоза для перевозки вещей, пока не подойдет прикомандированная ранее повозка 11-го полка.

Среди писарей канцелярии дивизии оказалось несколько знакомых. Один из них - Ищутин сообщил мне под великим секретом, что имеется распоряжение из штаба верховного главнокомандующего о введении на фронте смертной казни.

- Есть приказ, - говорил Ищутин, - воспрещающий посылку в командировки кого бы то ни было из дивизии без разрешения штаба корпуса. Чтобы прекратить большевистскую агитацию, приказано запретить всякие собрания на фронте. Роль полковых комитетов предлагается свести на нет. Ни одного собрания полкового комитета не может происходить без специального на то разрешения начальника дивизии. Отдельным циркуляром ставка верховного главнокомандующего обращает внимание начальника дивизии и штабов на обеспечение помещикам уборки урожая.