Разделенный человек - Олаф Степлдон

Он в замешательстве, с отвращением осмотрел ребенка, обвел взглядом комнату. Последовало долгое молчание. Потом Виктор произнес:

– Как только буду в состоянии, возвращаюсь домой к отцу. Я позабочусь, чтобы это обеспечили.

– Но Виктор, милый, – горестно возразила Мэгги, – теперь у тебя нет другого дома. И ведь мы были так счастливы. Разве ты ничего не помнишь?

Он тупо уставился на нее и осведомился:

– Мой отец умер?

Во вздохе, которым он ответил на ее утвердительный кивок, была скорее безнадежность, чем горе.

Десять дней Мэгги нянчилась с больным Чурбаном. Затем он встал – и еще неделю прожил в доме. Мэгги проявила огромную самоотверженность, не требуя в ответ даже приязни. Она надеялась со временем завоевать его любовь, даже если бы он остался Чурбаном. Но ее усилия не произвели на него впечатления. Наконец он заявил, что завтра уезжает, и отговорить его Мэгги не сумела. Он перебрал все свое имущество, запаковал одежду и собрал в кучу конспекты лекций и другие рукописи. Мэгги застала его, когда Чурбан собирался сжечь их в саду. В негодовании она обозвала Чурбана бессердечным, заносчивым недоумком и унесла бумаги, чтобы спрятать у себя в шкафу. Этот эпизод, как видно, произвел впечатление. Чурбан не мог не заметить, что эта женщина отринула обычную кротость только ради его интересов – или того, что считала его интересами.

Чурбан отбыл. Мэгги была в отчаянии, но держалась молодцом и на прощание сказала, что не сомневается в его скором возвращении. Затем она прибегла к своим «телепатическим» способностям, пытаясь издалека разбудить его настоящее «я». Для этого она добивалась, чтобы Виктор живо и непрестанно ощущал ее присутствие, и будила в нем воспоминания о прошлом счастье с ней. Она старалась также (но ей казалось, что это дается все трудней) влить в него «видение духа», которым прежде пытался поделиться с ней сам Виктор.

Через несколько дней она узнала, что он снял со счета крупную сумму и перевел счет на другой город, а нового адреса не сообщил. Однако он оставил в старом банке поручение переводить ей небольшие суммы еженедельно.

Чурбан отсутствовал около месяца. Позже я узнал от проснувшегося Виктора, что это время он провел в довольно дорогом отеле приморского города, где раньше занимался бизнесом. Сначала он целиком ушел в восстановление старых связей с деловыми знакомыми. Без особого успеха: надежда вернуться в офис судостроительного предприятия кончились прахом. Ему пришлось искать другое занятие, но ничего походящего не подворачивалось.

Понемногу он стал ощущать в себе странное раздвоение. Он все еще оставался Чурбаном, и все события бодрствующей фазы были ему недоступны; но ценности Чурбана уже не удовлетворяли его полностью. Он ощущал странную тягу к чему-то иному, чем успешная деловая карьера. Даже Мэгги, по-прежнему непривлекательную для него, он вспоминал с каким-то теплым чувством или, по крайней мере, с себялюбивым желанием быть любимым ею или кем-то еще. Чувство одиночества и ненужности было ему нестерпимо, а жизнь в гостинице наскучила. Кроме того, он понимал, что, не имея перспектив, не может позволить себе такого дорогого образа жизни.

В конце концов он написал Мэгги, что возвращается «с целью обсудить некоторые вопросы».

Он прибыл на такси со всем багажом. Мэгги открыла ему входную дверь и готова была броситься ему на грудь, если бы с первого взгляда не поняла, что перед ней по-прежнему Чурбан. Однако и в этом состоянии она бы с радостью обняла его, но сдержалась и протянула руку, которую тот безразлично пожал.

Затем потянулось странное время, когда Виктор метался между чурбановским снобизмом и добрым влиянием Мэгги, семейной жизни и неугасимого добродушия Колина. Мэгги принимала его как дорогого гостя, опасаясь спугнуть излишком домашних забот жизни. Виктор занял свободную комнату и не принимал участия ни в домашних делах, ни в заботах о Колине. Он почти все время проводил в одиноких прогулках, но часто заговаривал с Мэгги об их общем прошлом. Та решила капля за каплей восстановить для него пережитое. Однако при всех ее стараниях он принимал ее рассказы не как живые воспоминания, а как страницы истории. Описав тот или иной случай, связанный с его работой или воспитанием ребенка, она умоляюще спрашивала: «Ты помнишь?» Но Виктор только качал головой, возмущено или печально. Однажды Мэгги решилась припомнить любовную сцену, дорогую бодрствующему Виктору, но Чурбан тут же «ушел в свою скорлупу». С тех пор она старалась не упоминать подобных моментов.

Немало времени Чурбан проводил в маленьком кабинете за чтением книг Виктора. Однажды он равнодушно спросил Мэгги, где те записки, что он хотел уничтожить.

– Позвольте мне читать их вечерами, под вашим присмотром – на случай, если я, потеряв голову, вздумаю их уничтожить, – попросил он.

Мэгги согласилась. Принесла она и рукопись недописанной книги Виктора. Чурбан, скорее с усердием, чем с пониманием, принялся за чтение, а Мэгги шила рядом. Иногда он просил ее объяснить новые для него мысли, и она, как умела, воспроизводила объяснения, слышанные от настоящего Виктора. Натыкаясь на презрительные насмешки над «душой Чурбана», он мало-помалу догадался, что эти пассажи направлены против него. Раз это так разъярило Чурбана, что он порвал страницу, но, взглянув в гневное лицо Мэгги, тут же принялся заклеивать ее прозрачной клейкой лентой.

Проходило лето. Неуклонно приближалось время, когда нормальный Виктор вел зимние курсы. Уже и так пришлось уклоняться от предложения читать лекции в летней школе. Отказаться было трудно, а согласиться невозможно, поскольку Чурбан, конечно, был совершенно неподготовлен. Пришлось ему отговориться нездоровьем. Мэгги втайне уведомила начальство, что у мужа опять нервный срыв, но он поправляется и, вероятно, к зиме сможет работать.

Перемена в характере Чурбана зашла так далеко, что тот положительно заинтересовался работой и характером второй личности. Поначалу этот интерес был холодным и враждебным, но мало-помалу он нехотя принимал ценности, священные для двойника, и стал серьезно подумывать о возможности продолжить его работу. Задача была неподъемной, ведь он утратил все познания по предмету и все воспоминания о своих студентах. Однако он объявил, что с помощью Мэгги попытается. Та, конечно, обещала сделать все возможное. Все же они бы не справились, если бы не одно удачное обстоятельство, довольно обычное, как мне говорили, в случаях с расщеплением личности. Виктор очень быстро усваивал прежний материал. Также и со студентами: Мэгги с помощью групповых снимков помогла ему восстановить знакомство с теми, с кем он прежде имел дело. Но, легко воспринимая материал, знакомый настоящему Виктору, Чурбан далеко не так