Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я позабочусь о том, чтобы Кленовый Павильон был лучше защищен до тех пор, пока не придет время его покинуть, — голос Чжу Юйсана был глуше, чем обычно.
Шэнли слабо шевельнул рукой, пытаясь улыбнуться. Заверения Чжу Юйсана были излишни. Он не сомневался, что тот его защитит. Если бы еще вера в могущество дворцовой коллегии заклинающих была столь же сильна.
Глава 16
Верхом на сяозцинском коне Линь Яолян выглядел великолепно. Горделивый и величественный благородный воитель. Лучший генерал несчастной Данцзе. Если бы только его талантом и отвагой можно было спасти державу…
А он, Дин Гуанчжи, желая эту державу спасти, подверг опасности все Четыре Предела. Сяохуамей не единожды за день разражалась горькими попреками, на которые было нечего возразить. Ни он, ни учитель попросту не знали об истинной сути талисмана, что был залогом побед Жу Яньхэ, как и не знали о горькой цене, которую древний властитель заплатил за обуздание этой силы. Тот, кого в ином случае почитали бы как бога войны, прожил не такую уж долгую жизнь и остался для последующих поколений примером своевольного заносчивого завоевателя, все начинания которого пошли прахом после его смерти. Его жизнь стала почвой для поучительных легенд и сказок о том, как судьба смеется над зазнавшимися гордецами.
Поступил бы он иначе, если бы знал о сокрытой истине? Смог бы презреть завет своего учителя? Если на первый вопрос ответить еще получалось, то на второй ответа он не находил.
Прислонившись к оконной решетке, Дин Гуанчжи наблюдал за отъездом Линя Яоляна на эту странную и неожиданную войну с Милинем. Еще совсем недавно одна мысль о таком показалась бы нелепостью. Может быть, и сейчас дело все же не только в обрушившихся на Милинь несчастьях? Быть может, все же не обошлось без руки и золота Цзиньяня, желающего еще более ослабить Данцзе? От этих мыслей Дину Гуанчжи не удавалось так уж легко отмахнуться.
Каким же наказанием обернулось для него возвращение рассудка. Узнать, что треть Шэньфэна, веселого и красивого города, обратилась в засыпанные пеплом руины. Увидеть в небе недобрую багровую звезду, предвещающую крах всех начинаний. И, главное, оказаться бессильным как-то помешать тем, кто пустил по ветру надежду укрыть печать, чтобы в нужный час передать ее тому, кто сумеет совладать с ее разрушительным зовом.
Была и еще одна опасность. Лекари, которые время от времени приходили его осматривать. Сколько еще они с Сяохуамей смогут морочить им головы? И что будет, когда эти люди поймут, что безумие разжало свои когти?
Сяохуамей смотрела вслед уезжающему Линю Яоляну, пока за последним всадником из его свиты не закрылись ворота усадьбы. Только тогда, зябко кутаясь в накидку, она неторопливо вернулась во флигель. Дин Гуанчжи удивился тому, насколько поблекшей и усталой она выглядела. Отразились на ее лице страхи и тревоги, или же сказывалась ее связь с печатью?
— Нам нужно уходить, — тихо проговорила она.
Дин Гуанчжи воззрился на Меняющую Облик.
— Куда?
— Следом за печатью, — Сяохуамей зябко передернула плечами, — ее нужно вернуть. Вернуть и отдать генералу.
— Так ты все-таки убедилась, что он…
— Да. Я смогла все как следует рассмотреть, — Сяохуамей явно не горела желанием много говорить, — пусть и не слишком явно. Но все же у него та же сила, что была у Жу Яньхэ. Он сможет совладать с сердцем.
Дин Гуанчжи ощутил странное, почти неуместное облегчение. Однако это чувство тут же сменилось тревогой. Сможет ли Линь Яолян по-настоящему спасти Данцзе? Правление Жу Яньхэ обернулось для его державы сначала невероятным взлетом, за которым последовало стремительное падение. Не повторится ли эта история вновь?
Сяохуамей наблюдала за ним с невеселой улыбкой, словно его размышления не были для нее тайной.
— Ты все еще помышляешь о судьбе только своей державы, — она покачала головой, — и по-прежнему не особенно думаешь о том, что может случиться, если печать откроет Врата Бездны. Или же просто попадет не в те руки. Четыре Предела утонут в крови и слезах, Дин Гуанчжи, и Данцзе не станет исключением.
Дин Гуанчжи отвернулся, кляня про себя злую судьбу. Но недобрый свет багровой звезды, пробивавшийся мутным кровавым пятном сквозь затягивающие небо облака, подтверждала слова Сяохуамей. Пока Око Бездны открыто, у всех Срединных Земель одна судьба. И, как бы это ни претило, следует спасать и Цзиньянь.
— И как же мы уйдем? Если меня увидят на дорогах Данцзе в здравом рассудке…
Сяохуамей посмотрела на него как на неразумное дитя.
— По Жилам Дракона, — похоже, что возможность воспользоваться дорогами мира материи Меняющая Облик даже не рассматривала.
— К тебе вернулись силы?
Сяохуамей слегка поджала губы. Она потратила слишком много сил во время их бегства и заметания следов, и потому мало чем отличалась от простой смертной женщины. Восстановить свою мощь быстро Сяохуамей не решалась, опасаясь, что это привлечет излишнее внимание и сделает ее заметной для преследователей. Что же, план был неплох… Только вот почему-то не сработал.
— Нет. Поведешь ты.
— Я? — Дин Гуанчжи не смог скрыть удивления.
— Да. Ты достаточно одарен, чтобы отыскать на них вход, — Сяохуамей обольстительно улыбнулась, и Дин Гуанчжи почувствовал себя деревенским дурачком перед столичной дамой, — ты разве никогда прежде не делал этого?
Конечно же, он пользовался сокрытыми путями. И Сяохуамей это прекрасно знала.
— Поблизости нет входа, — обреченно проговорил Дин Гуанчжи, догадываясь, что и на это у Меняющей Облик припасен ответ.
И не ошибся. Лисица вскинула голову, ее глаза вспыхнули завораживающим золотом.
— Я разыщу.
На то, чтобы найти вход на Жилы Дракона, расположенный в достаточно укромном месте, у них ушло почти пять дней. Дин Гуанчжи все еще с трудом справлялся с вернувшимися силами, а память порой сильно подводила. Он чувствовал себя как человек, пытающийся заново начать ходить после затяжной болезни, много месяцев удерживавшей его в постели. Сложности прибавляло и то, что для слуг и прочих обитателей усадьбы, что не отправились на войну с генералом Линем, он должен был оставаться безумцем. Как только кто-то приближался к их флигелю, Сяохуамей простыми чарами спутывала ему разум. За эту хитрость приходилось расплачиваться головной болью, дурнотой и полной
