Чикатило. Зверь в клетке - Сергей Юрьевич Волков

С первой полосы на Андрея Романовича смотрели Ельцин, Шушкевич, Кравчук и Горбачев. Над фотографией красовался заголовок:

«СОДРУЖЕСТВО НЕЗАВИСИМЫХ ГОСУДАРСТВ: РАСПАД ИЛИ НОВЫЙ СОЮЗ?»

Чикатило жестко ухмыльнулся внезапно пришедшей мысли. Успокоенный, отложил в сторону карандаш и кроссворд. Взял отброшенные «Известия» и углубился в чтение.

– Встать. Суд идет.

Люди в зале поднялись. Суд занял свое место и все сели. Все, кроме Чикатило.

– Подсудимый, сядьте, – сказал судья.

– Я хочу зробити заяву, – заговорил подсудимый по-украински, чуть с запинкой, коверкая слова и разбавляя их русскими. – Я, Чикатило Андрій Романович, був оклеветан співробітниками КГБ. Моя справа полностью сфабрикована. Як етнічний українець считаю це переслідуванням за національною ознакою.

– Сядьте! – раздраженно потребовал судья.

Но Чикатило проигнорировал требование.

– Разрешите вопрос подсудимому? – обратился к судье прокурор.

Тот кивнул, и прокурор поднялся, глядя на человека в клетке:

– Подсудимый, вы утверждаете, что вас оговорили сотрудники Государственной безопасности?

– Так, – кивнул Чикатило.

– А как быть с делом Александра Носова? Об этом убийстве следствию стало известно только с ваших слов. И тело было найдено только после ваших показаний, в том месте, которое вы указали.

Вопрос бил не в бровь, а в глаз. Чикатило застыл, словно притворившееся мертвым насекомое, глаза его остекленели, как случалось с ним всегда в момент опасности.

– Так как? – поторопил прокурор.

– Якого Олександра? – невнятно пробормотал подсудимый, глядя перед собой стеклянным взглядом.

– Александра Носова, тело которого вы закопали. О чем следствие узнало с ваших слов.

Чикатило вдруг отмер так же внезапно, как и застыл до того.

– Я не розумію, що ви говорите. Вимагаю перекладача. Моя справа сфабрикована КГБ. Як етнічний українець считаю це переслідуванням за національною ознакою.

Человек в клетке смотрел не на прокурора, а на журналистов и говорил теперь скорее для них, обращаясь при этом к суду.

– Шановний суд, ви легко можете провірити мої слова. Ще работая на комуняк позаштатним кореспондентом, я підписував свої статті як українець, а не як москаль. Підніміть архіви. На всіх моїх статтях стоїть прізвище Чікотіло. Через «о». Бо я українець, а не москаль!

Защелкали вспышки фотокамер.

– Подсудимый, сядьте, или я удалю вас из зала заседания! – раздраженно бросил судья, понимая, вероятно, к чему все идет.

– Ти з ними в сговоре! – резко переключился на судью Чикатило, продолжая начатую игру. – Комітетський прихвостень!

– Выведите подсудимого! – потребовал судья.

Конвоиры поспешно зашли в клетку. Взяли Чикатило под руки, но тот вывернулся.

– Але зараз цей номер у вас не пройде! Слава богу, у нас гласність! – выкрикивал он новые, прочитанные в газетных статьях, слова.

В зале снова поднялся шум. При этом все камеры журналистов теперь были направлены на Чикатило.

– Ви мені рот не заткнете! Сатрапи! – надрывался он. – Я оклеветан за національні ідеали! Хай живе вільна Україна!

Под вспышки фотокамер подсудимого выволокли из клетки, потащили вниз по лестнице. Но Чикатило был доволен – он добился нужного эффекта.

Александр Семенович Ковалев был зол до крайности, и тому была причина. Новая инициатива Птицы-Говоруна, как окрестил московского полковника Эдик Липягин, создавала кучу проблем в довесок к уже имеющимся. Ковалев попытался отвлечься, переключить мысли на работу с документами, но выходило плохо, что злило еще больше. Поэтому, когда в дверь постучали, полковник готов был спустить собак на вошедшего, кто бы он ни был.

Но в дверь заглянула Ира Овсянникова, и Александр Семенович оттаял, даже чуть улыбнулся:

– А, товарищ старший лейтенант. Освободилась? Очень кстати. Бери руки в ноги и продолжай электрички отрабатывать.

Ира зашла в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь и подошла к столу начальника УВД.

– Александр Семенович, а я как раз шла к вам, чтобы сказать, что перехожу на кабинетную работу.

Ковалев все так же с улыбкой глядел на Овсянникову, но в глазах отразилось раздражение, улыбка сделалась недоброй.

– Вот оно как! – саркастично заговорил полковник. – А я как раз сидел и ждал, когда у меня подчиненные сами решать начнут, что они на рабочем месте делают.

– Александр Семенович… – попыталась вставить слово Овсянникова, но Ковалева уже несло, гнев его нашел выход.

– А может, прикажешь мне самому идти «Лесополосу» отрабатывать? – заговорил он, уже не сдерживаясь, на повышенных тонах. – Самому по электричкам ходить и под кустами дежурить, блядь?

– Товарищ полковник…

– Хватит! – Пресек новую попытку Ковалев и рубанул ребром ладони себе по горлу: – Вот вы мне все где со своими закидонами. Я не мамка и не бабка, чтоб с вами со всеми тут нянькаться.

Полковник бешено сверкнул глазами, но взял себя в руки, выдохнул.

– Не хочешь работать, клади рапорт! – бросил устало.

– Вы так говорите, как будто без меня по электричкам ходить некому, – сердито огрызнулась Ирина.

Ковалев выудил сигарету из пачки, чиркнул спичкой, прикуривая.

– Именно что некому, – подтвердил он, с усталой злостью выпуская струю дыма. – Брагин всех к проверке дальнобойщиков припахал. У нас теперь две спецоперации. И каждая требует полной отдачи. Людей вот только почему-то не удвоилось. Сколько было, столько и осталось.

Ковалев почувствовал, что снова заводится, и замолчал, зло попыхивая сигаретой. Овсянникова глядела на него с сочувствием.

– Так точно, товарищ полковник, – приняла решение старший лейтенант. – Есть отрабатывать «Лесополосу».

– Вот сразу нельзя так было? Обязательно выдрючиваться? – досадливо поморщился Александр Семенович.

– Разрешите личную просьбу?

Ковалев, вместо ответа, лишь устало махнул рукой, проси, мол.

– Александр Семенович, можно сделать так, чтобы о моих дежурствах не знал капитан Витвицкий? – тихо, словно нашкодившая школьница, попросила Ирина и осторожно посмотрела на полковника.

Капитан Витвицкий в это время шел по коридору рядом с директором семнадцатой автобазы.

– Конечно, любое содействие, товарищ капитан, – говорил на ходу директор. – Вот только не совсем понимаю, чем мы вам можем помочь.

Он остановился возле двери с табличкой «Отдел кадров», толкнул дверь