Чикатило. Зверь в клетке - Сергей Юрьевич Волков

Девушка спустилась с платформы, пошла вдоль лесополосы. Овсянникова нагнала ее, пошла рядом, спросила на ходу:

– Испугалась?

– Нет, – тихо ответила девушка.

– Ты себя-то не обманывай, – усмехнулась Овсянникова.

Девушка свернула в лесополосу, за деревьями вдалеке стали видны частные дома, в некоторых еще светились окна.

– Ты проще одеваться не пробовала? Сама же их провоцируешь. Знаешь, как моя бабушка говорит: «Не соблазняй. Люди слабые. Если в музее открыто выставить золото и бриллианты и выключить свет, что-то обязательно пропадет, какими бы честными ни были люди в зале». Не надо провоцировать.

– Вы как моя мама говорите, – недовольно бросила девушка.

– Так, может, стоит маму послушаться?

– Слушайте, что вам от меня надо? – сердито повысила голос девушка.

– Чтоб ты домой дошла без приключений.

– Спасибо. – Девушка театрально поклонилась. – Я дошла. Вон мой дом. Всего хорошего.

Она быстро пошла к ближайшему дому, открыла калитку, исчезла за забором. Ирина проводила ее взглядом и зашагала обратно к платформе.

Пока она шла мимо лесополосы, пришла электричка и забрала поздних пассажиров. Когда Овсянникова поднялась на платформу, там уже никого не было.

Она направилась к кирпичной будке кассы – там стояли скамейки. Внезапно из-за будки вышел низкий бугай, дурашливо хлопнул в ладоши.

– О-па! Моя милиция меня бережет.

Он пошел навстречу Овсянниковой с поганой ухмылочкой, широко раскинув руки, точно для объятий. Овсянникова быстро огляделась по сторонам, оценивая ситуацию, отступила на несколько шагов и услышала за спиной тяжелое дыхание.

Она резко обернулась, и в этот момент длинный ударил ее кулаком в живот:

– Н-на, сука!

По безлюдному ночному кладбищу двигался черный человеческий силуэт с мешком на плече. Чикатило – это был он – подошел к забору в дальнем конце кладбища, остановился возле ямы, сбросил мешок на землю, затем столкнул в яму. Мешок раскрылся, в темноте забелела детская рука. Чикатило быстро снял плащ, шляпу, аккуратно сложил их на портфель в стороне от ямы, засучил рукава, взял лопату и принялся забрасывать яму землей.

Вскоре и мешок, и детская рука исчезли, и на месте ямы образовался ровный слой земли. Чикатило притоптал ее, отбросил лопату под забор, за дерево, вытер руки платком, оделся. Постояв некоторое время над безымянной могилой, он вдруг с превосходством усмехнулся, будто бы переборол смерть и стал бессмертным.

В тот вечер Витвицкий не дождался Ирины с дежурства. Он пришел к ней довольно рано, открыл дверь своим ключом, приготовил ужин, поел и в ожидании Овсянниковой уснул в кресле перед телевизором. Передачи закончились, на экране появилась настроечная таблица, а потом – белым шум.

В дверь постучали уже под утро – резко, долго, нервно, настойчиво. Витвицкий встал с кресла, потирая лицо, поспешил к двери, открыл. На пороге стояла испуганная соседка.

– Виталий Иннокентьевич, вам из больницы звонют. С Ирочкой что-то…

Спустя полчаса растрепанный и взволнованный Витвицкий уже бежал по больничному коридору, вглядываясь в таблички на дверях. Не останавливаясь, он пронесся мимо сестринского поста. Дежурная медсестра поднялась со своего места.

– Мужчина!

Витвицкий никак не отреагировал. Медсестра поспешила за ним.

– Мужчина, вы куда?

Навстречу Витвицкому по коридору шел врач. Витвицкий вынужденно остановился, зажатый с двух сторон.

– Извините. У вас здесь Ирина Овсянникова. Тридцать пятая палата.

– К ней нельзя. Она спит. Приходите в приемные часы, – сказала медсестра.

– Что с ней?

– А вы ей кто? – спросил подошедший врач.

Витвицкий на секунду замешкался, нахмурился и ответил:

– Муж.

Врач посмотрел на Витвицкого, отвел глаза, жестом отпустил медсестру, заговорил тихо, глядя в сторону:

– Ее доставили с пригородной платформы. Я не знаю в подробностях, что там произошло. В анамнезе множественные гематомы, сотрясение мозга. Но переломов и внутренних кровотечений нет. Так что можно сказать – повезло. И еще, – врач сделал паузу, тронул Витвицкого за рукав. – Она потеряла ребенка.

Витвицкий посмотрел на врача в растерянности. Ребенок для него был новостью.

– Что?..

Врач понял его по-своему.

– Я понимаю ваше состояние, но выкидыш на таком раннем сроке явление неопасное. Последствий по женской части нет. Вы молодые, все у вас еще будет.

Витвицкий наконец-то все понял, опустил голову, спросил глухо:

– Я могу ее увидеть?

Врач кивнул:

– Пойдемте.

Ирина лежала на больничной кровати, до подбородка укрытая одеялом. Лицо ее было обезображено кровоподтеками, глаза заплыли. Выглядела она пугающе. Витвицкий подошел к кровати, позвал очень тихо, одними губами:

– Ира…

Овсянникова открыла глаза, увидела Витвицкого – и снова закрыла. Он сел на стул рядом с кроватью, взял ее за руку. Она едва заметно улыбнулась разбитыми губами, но глаза не открыла.

На этот раз в зале суда было уже несколько телекамер, а журналисты стояли плотной стеной позади рядов кресел с участниками процесса. История про Чикатило пошла гулять по газетным страницам.

Сам герой желтых статей со скованными руками сидел в клетке, опустив голову. Но едва появились судьи и прозвучало: «Встать! Суд идет!», как Чикатило вскочил и, обращаясь к журналистам (только к ним!) громко сказал:

– Я хочу зробити заяву.

– Вы уже делали заявления. Достаточно, – попытался остановить его судья, а Чикатило уже говорил для журналистов, коверкая и перемежая мову русскими словами, но не обращая на это внимания:

– У нас вільна країна. Я сорок років на комуністів робил. Чесно робил. Верил у перемогу комуністичного ладу. А тепер виходить, все це була брехня.

– Вам не давали слова! Сядьте! – раздраженно бросил судья.

– Але найстрашніша брехня відбувається тут і зараз. Мене обвиняють у страшних вещах, тільки тому що я українець, – не слушая, кричал Чикатило.

Щелкали затворы фотоаппаратов, то и дело зал озаряли вспышки.

– Я вимагаю нового адвоката. Хочу щоб мене захищав українець! – бесновался за решеткой Чикатило.

– Какого адвоката? – не понял судья.

– Я вимагаю нового