Танец для живых скульптур - Иннокентий Сергеев

- Надеюсь,- сказал я,- вы не полагаете меня мёртвым?

Он отнёсся к этому с серьёзностью, показавшейся мне странной.

- Вы не мешаете мне,- сказал он.- Даже если вы захотите вдохновить людей своими идеями,- да, я знаю, что вы хотите сказать, но мало ли,- то мне гораздо проще сделать так, чтобы они не слушали вас, нежели сделать так, чтобы вы не говорили. Но наши пути не пересекаются.

Я сказал, что теперь только начинаю понимать, что он хочет сделать с миром.

- Нет, нет,- поспешил я перебить его.- Я о другом. Вы растите свой мир как сад, но только сад этот - не более чем оранжерея экзотических цветов, всегда под стеклянным колпаком. И это, может быть, трогательно, поэтично, но если вам всё же удастся дойти до конца,- это не удавалось ещё никому, вы знаете,- если вам всё же удастся, то это может быть страшно.

- Что же такого страшного в том чтобы выращивать цветы?- улыбнулся он.

- Вы лишите землю притока воды, и она превратится в пустыню.

- Почему же?

- Вы лишите её воды.

- Но вода, которая есть в этом мире, в нём и пребудет. Цветы, если накрыть их стеклянной банкой, не требуют полива. Это замкнутый цикл.

- Так поступают с цветами, когда хозяева отлучаются из дома,- сказал я.

- Вся наша планета - это космический корабль с замкнутой системой водоснабжения,- сказал он.- А хозяин, как будто, в отлучке...

- Не думаю,- возразил я.- Наша планета - часть Вселенной, а часть неотделима от целого, и все части взаимосвязаны и взаимозависимы. Почему вы полагаете Землю замкнутой системой?

- И кто же хозяин этого мира? Бог?

- Да,- сказал я.

- Вы знаете, католики полагают папу наместником Бога на Земле.

- Я знаю.

- Вы не католик?- спросил он.

- Нет,- сказал я.- Я понимаю, о чём вы говорите. Но даже под стеклянным колпаком цветы получают извне солнечный свет. Снаружи всегда что-то есть, не забывайте об этом.

- Если вам это доставит удовольствие...- сказал он с улыбкой.- Я готов даже записать ваши слова... ну хоть на этой салфетке. Чтобы не забыть.

Я извинился.

Мы расстались. Через два дня он покинул Афины, мне же пришлось задержаться ещё почти на месяц.

После этой встречи мы долгое время не виделись.

Между тем я начал замечать, что в мире что-то меняется,- или, вернее, в нём появляется что-то новое,- не повсюду, но каждый раз, когда я чувствовал это, ощущение было ясным и отчётливым.

Этот мир вокруг всегда был чужим для меня - порой он бывал благодушен, даже сентиментален, порой жесток и отвратителен в своей агрессии... Он вёл себя как живой человек, туповатый, взбалмошный, иногда удивительно чуткий, но умеющий всегда всё испортить в последний момент. Он провоцировал меня, и я его недолюбливал, хотя никогда и не считал себя его врагом. Просто я старался держаться от него подальше, впрочем, никогда не уходя слишком далеко.

Есть мнение, что, умерев, человек не сразу осознаёт это, и думает, что продолжает земную жизнь. Когда-нибудь у меня ещё будет возможность это проверить, но здесь, на Земле, вступая в мир Короля, я всегда безошибочно чувствовал эту грань, разделяющую мир живой и мир мёртвый.

Иногда мне больше нравился первый, иногда второй.

Мир Короля был безразличен ко мне, не замечая самого факта моего существования, и в этом было своё удобство, мне даже случалось искать убежище в его прозрачных стенах - непроницаемые, они хранили тишину моих кабинетов, покой в моих садах, никто не пришёл бы сюда помешать мне, и я блаженствовал... Ах, если бы это могло продолжаться долго...

Последняя наша встреча произошла через три с половиной месяца после известия о смерти Леди.

Он не был сонным или отрешённым, когда мы стояли друг перед другом, и он протягивал мне изящную папку с этими бумагами - ничего подобного. Он был всего лишь мёртв.

Я проезжал по этой дороге,- сам не знаю, почему я выбрал поехать по ней,его машина стояла у обочины, а он стоял рядом с ней, как будто ждал меня здесь.

Я остановил машину и вышел к нему.

Он сказал: "Возьмите это. Мне нечего делать с этими записями".

Я стоял и смотрел на него, и не мог пошевелиться.

- Возьмите,- повторил он, протягивая мне папку, и я протянул руку и принял её.

- Вы верите в Страшный Суд?- спросил он.

- Да,- механически ответил я.

Он повернулся и пошёл к своей машине.

С неторопливой манерностью он открыл дверцу и исчез. Дверца с тихим щелчком затворилась. Потом в окошке возникла его рука, бледная, с тонкими пальцами, одетыми в перстни, и махнула мне на прощанье.

Он уехал, а я остался стоять, держа в руках папку.

Я ничего не изменил в этих записях, только немного упорядочил их.

Вот, кажется, и всё.

И можно опускать занавес.

1990 - 2000 гг.