Танец для живых скульптур - Иннокентий Сергеев

- Пора бы уже и привыкнуть.

- Я не могу к этому привыкнуть.

- Значит, что-то меняется?

- Да,- сказала она.- Ты пугаешь меня всё больше и больше. Скажи, это правда?

- Разве я когда-нибудь лгал тебе?

- И ты с таким равнодушием относишься к людям? И ни во что не ставишь человеческую жизнь?

- Я очень высоко ценю жизнь, Леди. Ты даже не представляешь, насколько высоко.

- Да, но только свою собственную.

- А разве есть какая-нибудь другая?

- По-твоему, нет?

- Нет.

- А я?- сказала она.- Моя жизнь, по-твоему, чего-нибудь стоит?

- Ты и есть моя жизнь, Леди!

- Не знаю,- сказала она.- Не знаю... Что и делать.

- Лучше всего нам забыть об этой истории,- сказал я.

Она покачала головой.

- Вряд ли я смогу забыть это.

- А ты попробуй, и всё получится. А теперь поехали, съездим куда-нибудь.

- Я не хочу,- сказала она.

- Хочешь, поедем куда-нибудь... в Мадрид, в Афины... Хочешь в Афины?

- Нет, не хочу.

- Тогда я поеду один.

- Поезжай,- сказала она.

- И тебе это безразлично?

- Нет, мне это не безразлично.

- Тогда поехали вместе.

- Не хочу.

- А чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы у нас был дом.

- Я тоже хочу этого, Леди! Но в доме должна быть женщина.

- Я не об этом, хотя, и об этом тоже.

- О чём же тогда?

- Я хочу купить дом.

- Прекрасно,- сказал я.

- Настоящий рыцарский замок.

- Очень романтично,- согласился я.- Что ж, давай купим.

- Я присмотрела один...

- Так поехали смотреть! Тебе для этого были нужны деньги?

- Нет, не для этого.

- А для чего?

- Неважно.

- Ладно, - сказал я.- Поехали.

- Завтра,- сказала она.

- А почему не сегодня? Завтра мир станет уже другим, и мы станем другими.

- Ну, не так уж сильно всё и изменится,- возразила Леди.

- Ты думаешь?

- Да,- сказала она.- Я надеюсь.

Так мы никуда и не поехали.

Этот разговор расстроил меня. И Леди была расстроена не меньше.

Я мог бы объяснить ей всё, но это означало бы попытку подменить жизнь словами. Ведь слова, даже правильные - это всего лишь слова, когда пытаешься объяснить ими жизнь.

Я давно отказался от этого - с тех пор как понял, что нет никакой нужды в том, чтобы со мной соглашались. Не нужно никого и ни в чём убеждать,- это западня, в которую попались очень многие,- ведь убеждать, значит осуществлять насилие, принуждая людей изменить свою волю, это трудно, а по существу и невозможно, так как для человека это означало бы гибель, а на перегоревшую нить бесполезно подавать напряжение - она уже не загорится.

Но есть иной путь.

Можно как угодно изменить желание человека и его мнение при помощи дополнительного сигнала - так жёлтый цвет, добавив к нему синий, можно превратить в зелёный. И не нужно сначала смывать жёлтую краску, чтобы уже потом нанести зелёную - всё равно, какая-то доля жёлтой краски останется на листе, несмотря на все усилия, и потому зелёный цвет всегда будет иметь болотный оттенок.

Белый же лист означает смерть.

Путь насилия обещает много героических подвигов, но никогда не возведёт на трон мира. Это путь дураков и умников, которые, в сущности, те же дураки.

Для того чтобы выстрелить, нужно произвести как минимум два действия зарядить ружьё и нажать на курок.

Одно из этих двух действий результата не даёт

Нужно начинать с начала и идти до конца - вот единственный способ получить результат.

Это был год, когда я заканчивал школу. В нашем дворе жила собака. Обычная бездомная дворняга, так что правильнее было бы сказать, не жила, а ошивалась. Жила она, то есть, ночевала, где придётся. Я же склонен считать, что она, вообще, никогда не ночевала, то есть, не спала. Потому что всю ночь она самозабвенно отдавалась единому и непрерывному припадку лая. К нему невозможно было привыкнуть, его невозможно было не замечать, это был въедливый, назойливый, нескончаемый, истошный собачий лай.

Мне приходилось закрывать на ночь окно и вставать утром с разбитой головой. Я вечно не высыпался. Думаю, я был не единственной жертвой. Не состоял же наш двор из одних только толстокожих и тугоухих. И все скрипели зубами и вполголоса ругались, когда это живое напоминание об ужасе вырождения выводило особенно прочувствованную руладу, и кто-нибудь не выдерживал и выбирался из постели, проклиная того шизоида, которому первому пришло в голову приручить волка, или от чего там произошли эти твари. И он швырял в окно бутылку или картофелину, то что нащупывал в темноте. Но вскоре убеждался, что это не слишком эффективный метод, и со вздохом обречённого отщипывал вату и затыкал уши.

"Машины тоже шумят, а это всё-таки природа".

Может быть, его и могла утешить подобная сентенция, по крайней мере, при свете дня никто не проявлял явной вражды к мирно бегающему, чешущемуся, развалившемуся в пыли псу, и ничто не выдавало в нём ночного безумца. Но когда однажды ночью я попытался утешиться этой душеспасительной мыслью, мне пришло в голову только одно: что машины - это просто ангелы, в сравнении с теми инструментами изощрённого садизма, которые сплошь и рядом подкидывает нам природа.

И тогда я подумал: "Дам ему ещё полчаса".

И я включил свет и положил перед собой часы, и томительно ждал, когда истекут эти бесконечные тридцать минут, мужественно стараясь не сойти с ума. И когда отведённое время истекло, я, испытывая подъём сил от мысли о скором избавлении, прошёл в гостиную и снял со стены ружьё. В кладовке я взял коробку с патронами, там же я взял лопатку с коротким черенком.

Потом я спустился во двор, зарядил ружьё, и когда этот комок лая, пятясь, выбрался на свет фонаря, я прицелился и спустил курок.

Потом я вырыл в палисаднике у въезда во двор яму и похоронил останки угомонившегося навеки ночного безумца.

Вернувшись домой, я тщательно вымыл руки и улёгся спать, без всякого страха открыв окно.

Таинственное исчезновение дворняги стало на некоторое время предметом детального обсуждения всех тех, кто обладал склонностью к анализу объективной реальности и её перемен. И одни развивали соображения, сводившиеся к формуле: "Мерзкая была тварь, а всё равно жалко". Другие говорили: "В общем-то, не так уж она и мешала". Третьи уверяли, что это был вовсе не выстрел, а просто у кого-то лопнула покрышка.

"Я точно слышал, что хлопок был с улицы".

Четвёртые категорично заявляли: "Так ей, стерве, и надо. Нашёлся-таки человек, что прикончил её".

А пятые и вовсе утверждали, что вся эта история раздута из ничего и является продуктом хиреющих от хронической недозагруженности мозгов тех, кто обладает склонностью к анализу объективной реальности и закономерностей её перемен.

"Да не было никакого выстрела. Просто убежала куда-нибудь в другой двор".