Танец для живых скульптур - Иннокентий Сергеев

Да, да, я знаю, что каждая женщина по-своему красива, и всякая красота по-своему неповторима и уникальна. Но неповторимых и уникальных много.

А Леди была одна.

Наверное, это самое главное - понять это, значит, начать понимать, кем же она была, Леди...

Когда мне становится грустно,- может быть, это усталость,- и что-то тоскливое зажигается во мне, крохотный светильник посреди кромешной пустыни ночи, и я понимаю бессилие слов высказать это чувство, я думаю о ней... Нет. Это она приходит ко мне.

Она была солнцем мира, и солнце мира погасло.

Какого покоя она искала? Что знал об этом Король? Он сказал: "Она всегда оставалась снаружи, и я раздвигал стены своего дома, догоняя её, и не мог догнать".

Неужели наш мир такой старый, что солнце его искало покоя!

"Что мне до мира",- говорю я себе.- "Он мёртв и лишь пытается создать иллюзию жизни, и, подражая, той, которая никогда уже не вернётся, делает это всё хуже. Он забывает, какой она была. Так распадались формы на критских монетах - я разгадал тайну Кносса, с кем поделиться мне своим открытием? Я остался один..."

Сколько дворцов было на этой Земле, в этой Вселенной!

Только Леди была одна.

Король обещал мне, что наши пути не пересекутся, но он ошибался, или просто не договаривал всего, ведь он не умел ошибаться.

Она была единственным живым человеком в его мёртвом мире, и он не мог не убить её, ведь править вполне можно лишь мёртвыми.

Теперь, когда её больше нет, и те, кто пытаются подражать ей, делают это всё хуже и хуже, у меня больше нет пути вернуться назад.

Он лишил меня права на малодушие, мне некуда вернуться больше.

Потому так грустно становится мне, когда мною овладевает усталость.

И тогда я думаю о Леди.

Вторая наша встреча произошла более чем год спустя, весной, в Афинах. Я безмятежно грезил, лёжа на кровати в своём гостиничном номере, может быть, я спал,- мне предстояло пробыть здесь ещё неделю или две, в зависимости от обстоятельств, суть которых представлялась мне непонятной и загадочной, что, впрочем, нисколько меня не беспокоило,- как вдруг дверь распахнулась, и вошёл Король. Он взял меня за руку и вывел из комнаты на улицу, не дав себе даже труда объяснить мне, что происходит.

Несколькими минутами позже мы уже сидели под зонтиком тента и беседовали, попивая охлаждённую воду.

Я был плохо причёсан, небрит и пребывал в настроении самом прескверном.

Он, кажется, не замечал этого или же делал вид, что не замечает, любезно прощая мне скверное расположение духа и несколько излишнюю пытливость, с которой я изучал его лицо, подслеповато щурясь от слишком яркого света, который щедро разливало безоблачное весеннее небо.

Он почти не переменился с нашей прошлой встречи, разве что сделался ещё более неотразим и чуточку более насмешлив и высокомерен,- последнее, впрочем, было почти незаметно.

Я поинтересовался о Леди.

Его губы едва уловимо дрогнули, но немедленно сложились в улыбку.

"Даже не знаю, где она в эту минуту. Она меняет свои апартаменты так часто..."

Тогда-то он впервые и рассказал мне о своём неслыханном замысле.

- Я хочу облагородить человеческую расу, изменить её внешность, направление мыслей... Идеальная красота души и тела, то, в чём древние видели идеал, доступный лишь олимпийским богам.

- Неужели такое возможно!- невольно вскричал я.

Он сказал, что некоторое время назад ознакомился с результатами экспериментов, проводившихся в своё время немецкими нацистами, и не без любопытства.

- Но увы,- сказал он.- Они подходили к этому делу слишком прямолинейно, не понимая, что тело - это своего рода проекция души на материю. Вы знакомы с аналитической геометрией?

- Самую малость,- признался я.

- Если у вас есть некая фигура на плоскости, и вы хотите тем или иным образом переместить её или изменить её форму, то вам приходится искать соответствующее преобразование, с помощью которого вы сможете это сделать. Но есть иной способ. Всякая плоская фигура - это проекция пространственного тела, и иногда оказывается гораздо проще просто повернуть последнее, чтобы изменить проекцию.

- То есть, вместо того чтобы пытаться растянуть тень от жерди, нужно просто наклонить жердь?

- Да,- сказал он.

- И это возможно?

- А как вы полагаете?

- Я имею в виду людей.

- Я делаю это.

- Но как же вы управляете ими?

- Это просто,- сказал он.- Они лишь провода, по которым я пропускаю ток. Ведь сами по себе они мертвы, я совершаю в них жизнь, которая всегда воплощение моей собственной, единственной реальной жизни.

- Но ведь они двигаются, ходят, говорят, едят, ложатся спать, просыпаются, неужели вы отрицаете в них даже самую элементарную жизнь!

- Есть такие механические игрушки,- сказал он,- которые копируют движения людей, порой презабавно - они танцуют, двигают руками и ногами, пастухи и пастушки, арлекины, танцовщицы, барабанщики, рыцари - игрушки Дроссельмейера. Вы назовёте их живыми?

Я не ответил.

- Когда они сражаются друг с другом,- продолжал он,- и когда одна кукла изображает короля, а другая - вассала, они остаются куклами. Они всегда остаются куклами.

- И они будут послушны вам?- недоверчиво сказал я.

Он улыбнулся.

- Вы не представляете, с какими занятными казусами мне приходится иногда сталкиваться, ведь я не всегда знаю точно, как далеко простирается мой мир, когда я должен отдавать распоряжения, а когда мои желания исполняются безо всяких указаний с моей стороны. Так верный слуга предугадывает желания хозяина. Всё это очень мило, однако... Вы не замечаете в них перемену?

Я несколько растерялся от неожиданности вопроса.

- Вы имеете в виду моду?- пробормотал я.

- Да нет же!- сказал он.- Внешность. Вы не замечаете этого, нет? Они меняются, это уже теперь заметно.

- А вы не боитесь,- сказал я,- что все они станут на одно лицо, точную копию вашего собственного?

- Не думаю,- сказал он.- У каждого из них своя роль, и в соответствии с этим, различной должна быть и их внешность.

Он взглянул на меня.

- Но конечно, что-то должно передаться. Так Господь сотворил Адама по своему образу и подобию,- добавил он задумчиво.

"Он полагает себя Богом!"- подумал я, замерев от ужаса.

- Я знаю, о чём вы подумали,- сказал он, пристально посмотрев на меня.- Но вы ошибаетесь. Вечность меня не интересует, это по вашей части. Хотя ведь и вы стремитесь вовсе не к тому чтобы стать Богом, а к тому лишь, чтобы быть Ему абсолютно послушным. Это означает смерть, но это ваш выбор.

- Надеюсь,- сказал я,- вы не полагаете меня мёртвым?

Он отнёсся к этому с серьёзностью, показавшейся мне странной.

- Вы не мешаете мне,- сказал он.- Даже если вы захотите вдохновить людей своими идеями,- да, я знаю, что вы хотите сказать, но мало ли,- то мне гораздо проще сделать так, чтобы они не слушали вас, нежели сделать так, чтобы вы не говорили. Но наши пути не пересекаются.