Волчья ягода - Элеонора Гильм

– А такой: кто разорял чужие силки, ловушки да сети, должен с голым задом пройти по деревне.

– С голым? – переспросил тать, и маленькие глаза его выпучились, точно у плотвы.

Илюха чуть не расхохотался, но решил держать вид до конца.

– Вестимо, так. Или целовальнику городскому сдам, он тебя посадит в острог. Там ой несладко, голодно и холодно.

– Может, не надо, а?

Илюха скорчил грозное лицо и махнул рукой в сторону деревни: мол, иди вперед.

Не больше дюжины саженей[84] оставалось до Еловой, когда парнишка задрал голову и завопил:

– Гляди! Ты гляди! Мамочки!

Илюха был начеку: понимал, что дуралей в любой миг может сотворить пакость, попытаться сбежать.

– Шибче иди да под ноги гляди. Упадешь – нос опять расшибешь.

– Да гляди ты вверх. Там висит, висит жуткая… – парнишка завопил единым «а-а-а», опять выпучил глаза и воздел перст вверх, указывая куда-то на сплетение веток. Вороны, облепившие черным дегтем макушки ближайших деревьев, вторили ему яростным карканьем.

Илюха задрал голову и сначала решил, что парнишка задурил ему мозги. Но потом глаза его различили штуку, что болталась на ветви, округлую, похожую на нечто странное, то, что нельзя было понять и принять.

– Что за нечисть? Может, улей висит? – Илюха понимал, что несет глупости.

Дикие пчелы устраивают жилища свои в дуплах или земляных расщелинах, в колодах или на ветвях деревьев. Ему, сыну бортника, не знать ли об этом? Круглый предмет, что висел на ветке, не походил ни на что известное Илюхе, кроме…

– Эй, ты куда? Стой! – Парнишка ломанулся через лес, и крик Илюхи обращен был к дрожащим веткам ивы, что сомкнулись за спиной беглеца.

Илюха со злости плюнул, как взрослый мужик, себе под ноги. Густая накипь оголодавшего парня повисла на перезревших ягодах костяники, точно мозги на кровянистой ране. Илья подошел к сосне и задрал голову: сомнений не было. Не зря парнишка вопил так истошно.

Илюха побежал по лесу с той быстротой, с какой мчался несколько лет назад, набедокурив у соседей. Теперь он взял за правило ходить ровно, степенно, без торопливости и легкости в шаге, но сейчас забыл о своих дурацких обещаниях. Сума с добытой птицей билась о его спину, будто поторапливала: вперед, вперед.

– Тетка Аксинья! – Он влетел на крыльцо и распахнул дверь, не удосужившись постучаться.

– Что ты орешь как оглашенный? – отозвалась хозяйка откуда-то из сараюшки.

– Я такое видел! – Илюха не мог сдержать крика.

Нюта выскочила и закружилась вокруг друга, приплясывая вокруг него точно полудница[85], лесная девка.

– Илюха, помогать нам пришел! Мы репу раскидываем да сушим. – Косы Нюткины растрепались, на волосах и одеже повисли былинки и сор. – Молодец, что зашел в гости! Илюха-а-а!

Аксинья вышла куда медленнее, неожиданный гость, по всему видно, был ей не в радость.

– Дай человеку ответить. Не видишь, какое лицо у него смурное.

– Я… там…

– Пошли в дом, – знахарка поняла, что внятного ответа сейчас от Илюхи не дождется.

– А у нас пирог морковный со вчерашнего дня остался. Вкуснющий! Будешь? – Нюта суетилась в доме, вытаскивала пирог из подпечка, наливала квас в глиняную канопку.

Илюха видел, что знахарка возмущенно поджимала губы и хотела бы оборвать дочерину заботу о госте, но что-то останавливало ее.

Парень глотал огромные куски пирога, захлебывал квасом, смачным, с ядреной кислинкой, ощупывал глазами знакомую избу, избегая смотреть на довольную Нютку.

– Теперь-то говори! Когда мне с тобой рассиживаться? – разозлилась знахарка, и темные, как хвойник, глаза ее впились в Илюхино лицо.

– Там на дереве нашел, я не знаю… Дурное дело. Мож, обознался.

– Хочешь, чтобы с тобой я пошла поглядела? – Знахарка не удивилась, словно такие просьбы были обычным делом.

– Да, прибегу в деревню, шум подниму, а вдруг померещилось мне с голодухи, – Илюха попытался пошутить, она не улыбнулась. – Дураком прослыву.

– Что тебе померещилось? Ох, горюшко, схожу с тобой. Нютка, дрова в поленнице уложи.

– Я с вами хочу идти, там занятно будет. Вечно ты мне все запрещаешь, – Нютка говорила точно балованное дитя.

– Матушка твоя права. Не надо тебе с нами идти, – поддержал Илюха.

Они вдвоем шли по лесу, деревья приветственно шумели ветвями, синицы и неведомые птахи перекликались, звенели, взбудораженные солнцем. Сейчас Илюхе казалось, что круглая штука появилась в его голове после драки с парнишкой и исчезла сама собой…

Вороний крик возвестил, что они пришли к той сосне. Зацепившись когтями за остатки плоти, злая птица клевала, отрывала куски жадно, не обращая внимания на людей, и Илюха ощутил, что морковный пирог вспучился в утробе, подступил к самому горлу. Он наклонился, пошарил в травяных зарослях, отыскал старую сосновую шишку и запустил в наглого ворона.

– Держи, дьявол.

Черная птица гаркнула недовольно и перелетела на другую ветку, не желая прощаться с добычей. Сородичи поддержали его и подняли гвалт, высказывая людскому племени недовольство.

– Да, Илюха, недобрая находка. Беги в деревню да зови парней: снять надобно, – Аксинья разглядывала неведомый плод, выросший на сосне, спокойно, точно не было в нем противоестественности и вырос он сам собой, по воле Божьей.

* * *

Тошка снял находку с ветки, долго разглядывал, не брезговал ее держать в руках: голова чисто, с мастерством отделена была от тела, обмотана пеньковой веревкой и прикручена к ветви так плотно, что парню пришлось перерезать ножом обмотку.

– Язви его за голову, – ругался Тошка, не задумываясь о том, что его угрозы уже были исполнены неведомым злодеем.

Вороны потрудились, выклевали глаза и щеки, но и теперь можно было разглядеть острые черты Никаши Федотова. Аксинья медленно шла по лесу вслед за взбудораженными парнями и думала, не принесет ли беду голова незадачливого мужика, что болталась на ветке сосны недалеко от ее избы. Бренные останки Никона Молодцова уложены были в корзину и доставлены в Еловую. Возле дома старосты Якова Петуха к полудню столпилась вся деревня. Детишки норовили заглянуть в корзину, бабы отгоняли малолетних любопыток, мужики чесали бороды в вящем недоумении. Подобное зверство сейчас, во дни порядка и покоя, казалось пугающим.

– Илюха, стащи корзину. Поглядеть на покойника хочу, – шептал младший брат Ванька, за что получил привычный подзатыльник.

– Не больно ты смел был, когда мы Кузьку нашли! В деревню убежал, – вмешалась Нютка Ветер, и никто ей возражать не спешил.

– Тогда я мелкий еще был. Что попусту вспоминать?

– А сейчас храбрец выискался, – хмыкнул Илюша. Младшего брата, слабака, он никогда не жалел.

– Там дядька мой, мамочка… боюсь я, – ревел Павка, и пухлощекая