За чертой - Александр Николаевич Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я вот всё время думаю: что будет, если скрестить ежа и ужа? – высунувшись из машины, смеётся Жека.
– Дурак… – утратив на лице прежнюю доброжелательную мину, говорит Уж.
– Нет, ну что из этой селекции выйдет дурак – понятное дело… – скалится Жека. – Меня интересует внешний вид этого дурака. Сдаётся, что выглядеть он будет, как два метра колючей проволоки.
– Давай, свисти дальше, – усмехается Ёж. – Досвистелся, пока колесо спустило… Бог не Микишка, ему не подставишь кукишку…
– Бог свистунов метит, – подтверждает Уж. – Запаска хоть есть?..
Правое переднее колесо Жекиной копейки угодило в колдобину; машина заметно накренилась, и Жека на это купился. Запаски у него не было, поэтому, вылезая из машины и предвкушая неприятности, он в матерных выражениях характеризовал местные дороги и всю свою настоящую жизнь. Но уже через минуту, осмотрев колесо и не обнаружив в нём никаких изъянов, успокоился; прежняя весёлость вернулась к нему.
– Слышь, Сань, с ними щас не шути – самостийные Республики! Могут и в сам деле колесо проширнуть…
Днём раньше Камброд и Вергунка, не дожидаясь, чем окончится киевская заварушка, объявили о своём суверенитете и предусмотрительно на главных дорогах поставили баррикады.
– Ёж, верно говорю? Вы ж теперь здесь передовая погранзастава?
– Верно, – отвечал за Ежа Уж. – Сейчас ещё и таможенный сбор с тебя слупим!
– А заяву в ООН подали?
– Сегодня к вечеру примут.
– Тогда придётся платить… – подыгрывая Ужу, соглашается Жека. – А как там: гимн, флаг?..
– И гимн, и флаг, и гроши свои чеканим!
Ужа и Ежа я знаю давно ещё по Тепловозостроительному заводу. Они работали «на изделиях» в одном цеху с Жекой и Кудином. Со смены ходили на одну проходную, они в свой Камброд, мы – на Чеботовский поезд. Помнится, в одно время они были «героями» скандала, когда невесть зачем спёрли с завода железнодорожную рельсу. Как они сумели её унести – неведомо, но нашлись бдительные «товарищи», которые сумели их уличить и о краже донесли куда следует. На следующий день «несунов» вызвали в заводоуправление. Сам директор Сухов взялся за это дело.
– Кто сообщники? – строго спрашивал он.
– Сами несли…
– Рассказывайте мне тут… Сами… Сами вы б её и с места не сдвинули!
– Сдвинули…
– Ну, так вот, если тем же макаром сдвинете эту рельсу и принесёте туда, где лежала, ничего вам не будет, закроем дело…
Пришлось рельсу тащить назад. И из дома, как утверждал Уж, хоть и дорога шла под бугор, работа далась куда тяжелей.
– Всего день полежала дома, а веса набралась вдвое, – говорил он.
Взмокшие и усталые, пришли докладывать директору.
– В самом деле, без помощников припёрли? – обернувшись к начальнику цеха, спрашивал Сухов.
– Сами, – подтвердил тот.
– С таким успехом они и тепловоз укатить могут…
– Нашто нам тепловоз… – неуверенно возражал Ёж. – Тепловоз не рельса, в хозяйстве его не применишь…
– Ёж, а зачем вы с завода рельсу упёрли? – вспоминая тот давний случай, спрашиваю я.
– Так это… В тот день и спереть больше нечего было. А с пустыми руками домой – жены не поймут. Возомнят, что мы и на работе не были, – смеётся тот.
– Рельса для них – пропуск домой, – подмигивает мне Жека.
В этот день в центре Луганска, у областной администрации, «Молодая Гвардия» и «Луганская Гвардия» проводили митинг «За референдум». Из громкоговорителей до окраин Камброда доносились хриплые голоса выступающих.
– Пора… – захлопывая дверцу машины, сказал Жека. – Началось…
– Дуйте, – напутствовал Уж. – А то без вас там всё порешают.
– А вы глядите тут… бандерлогов нам в хвост не подпустите…
– Не боись, у нас не проскочат…
Доехать смогли лишь до Театральной площади, – дальше толпы народа. Расталкивая людей, протискиваемся к администрации.
В парке напротив областной администрации много больших палаток, как зелёных армейских, так и в цветах российского флага. Здесь представителями «Молодой Гвардии» и «Луганской Гвардии» собираются подписи за различные резолюции.
– …Если сегодня не будет провозглашена Луганская Республика, то Станично-Луганский юрт самостоятельно примет решение о выходе из состава Украины… – угадываем голос Носача.
– Товарищи, – хорошо поставленным голосом, какой бывает у административных работников с большим стажем, кричит в громкоговоритель женщина-оратор. – Не нужно решать кавалерийскими наскоками. Нам нужна федерализация. Проведём ещё один референдум, а для этого нужно передать наши требования законной администрации, а те в свою очередь…
– Хватит!.. – перебивая её, гудит толпа. – Уже относили им на подтирки… Пока эта администрация будет мусолить наши требования, бандерва маршем пойдёт по городу!..
– Нас не простят наши дети, если мы не доведём начатое до конца! Только мы можем здесь решать: как нам жить и с кем нам жить!.. – говорит новый оратор.
– Эшелоны с танками к станице Луганской подходят… Пока голосить будем, бандерва нас на траки намотает!..
– Любо Носачу! – вопят казаки. – Исторически мы являемся частью Войска Донского, – с тем и войдём в Россию, пока вы тут чухаться с референдумами будете!.
– Мы не одни, – с нами Донецк, Харьков, Крым… С нами Россия! – кричит представитель «Луганской Гвардии».
– Луганск – Крым – Россия! – подхватывает толпа.
– Россия! Россия! Россия!..
– Даёшь администрацию!..
У памятника Шевченко под лозунгом: «Украина по-над усе» собрался проплаченный проукраинский митинг – около двух сотен «майданщиков», которых охраняли многочисленные оцепления милиции. На него долго никто не обращал внимания, пока там не начали скандировать:
– Луганск – це Украина! Луганск – це Украина». Русские, геть з нашои земли! Слава Украине!..
Подобные кричалки не остались незамеченными. Я вижу, как в направлении «майданного» митинга, разгребая руками толпу, идёт атаман Ерохин; белая его папаха плавно плывёт в заданном направлении. Трибуну здесь заменяет высокий постамент памятника Шевченко. Добравшись до него, Ерохин просит слова, но его никто не замечает. Не дождавшись приглашения, он сам взбирается на «трибуну».
– От казаков Станично-Луганского юрта хочу сказать слово! – призывая к вниманию, кричит он.
– Геть, кремлёвский агент!.. – верещит в толпе какая-то баба.
Два крепких парня, наряженных «под хохлов» в вышиванки, с двух сторон вцепились в гимнастёрку Ерохина и, разодрав её надвое, сумели столкнуть атамана вниз. Кто-то ловко зафутболил упавшую под ноги папаху.
– Казаки-и!.. – падая, успел прокричать Ерохин.
Этого было достаточно. Разборки назревали давно. В один миг толпы народа, словно ожидавшие этот призыв, смели милицейские оцепления, погнали украинских «луганчан» через сквер, развеяли по дворам. Над памятником Шевченко взвился российский триколор.
– Луганск, вставай! Луганск, вставай! – скандировал народ и всё ближе подступал к областной администрации. Всюду российские: георгиевские, андреевские… флаги. Кто-то развернул огромный плакат: «За референдум». Перед входом в администрацию в два ряда стояло милицейское оцепление.
