Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов

— Как ты сам панымаишь, — тяжело вздохнув, сказал он, — ни таких дениг, ни таких вазможнастей у Ашота нэт…

— Ну уж, не прибедняйся, пожалуйста, — барабаня пальцами по столешнице, задумчиво пробормотал Костей, взбодренные недавним уколом мозги которого работали со скоростью компьютера. «Транзит через Чечню. В будущем — надежное „окно“, без всяких там, черт бы их побрал, контролей и таможен, — лихорадочно соображал он. — Зверя, гад усатый, я и без тебя знаю, человек он, действительно деловой. В таком случае и впрямь цепь: заведующая отделом некоего знаменитого на весь мир питерского музея госпожа Царевич Н. 3., ювелир, способный делать классные „хибы“, далее все просто — курьер до Зверя, Баку, Стамбул, аукцион „Сотбис“ или любой другой вариант… Ашот, конечно же, старый фармазон, но в этом что-то есть! Есть, есть!.. Риск, в сущности, минимальный, а возможный гешефт может быть попросту сказочным! Банк горит. Он уже практически обанкротился… Тьфу, слово-то какое!.. Но что поделаешь, что поделаешь! Как говаривали в старину: вы банкрот-с, господин Бессмертный! Не изволите ли, как честный человек, пустить себе пулю в лоб-с!.. Как же-с, ждите-с!.. Вон оно — спасение! Вот — выход через задний проход матушки-России. Виден, ви-иден свет в конце прямой кишки!.. Но спокойно, спокойно, Константин! Как это там в романсе: „Смиритесь, волнения страсти!..“ Судя по всему, этот самый джип, из-за которого старый прохиндей так неприлично дергается, с начиночкой! Дождемся результатов первого, нас лично ни к чему не обязывающего пока рейса, вот тогда и…»

— …посмотрим! — вырвалось вслух у Константина Эрастовича, очечки у которого посверкивали, щека подергивалась, губы нервно кривились.

— Что пасмотрим, дарагой! — как рак клешней уцепился за слово Ашот Акопович. — Тваи сакровища? Кладавую тваю? Пакажишь, да?..

Пустыми глазами посмотрел на ночного своего собеседника Константин Эрастович:

— Кладовая, сокровища… Откуда знаешь?

— Обижаешь, дарагой…

— А-ха-ха-ха! — запрокинув голову, расхохотался Кощей. — Хите-ер, ух хитер, бродяга!.. А ну как покажу?

— Пакажи!

Улыбка вдруг слетела с лица Константина Эрастовича, как слетает юбка с нетерпеливой шлюхи:

— И покажу, покажу! Никому даже из друзей не показывал, а тебе, Ашот, покажу!..

В подвал, как и положено в сказках про Кощея, они спускались со старинными подсвечниками в руках. Огоньки свечей, колеблемые хриплыми выдохами, вразнобой взмигивали, потрескивая. По серому бетону стен метались злые духи теней. Настороженно поблескивали стеклянные глаза телекамер.

Увидев стальную, со штурвалами и цифровыми замками, дверь кладовой, Ашот Акопович уважительно покачал головой:

— Вах!.. Вадародную бомбу видержит, да?..

Когда тяжеленная сейфовая дверь отворилась и полуночники вошли в огромное, со сводчатыми, как в кремлевских палатах, потолками, помещение, из груди всякое в жизни повидавшего питерского антикварщика вырвалось восхищенное, чуть не сдувшее трепетные огоньки со свечей:

— Вах-вах-вах!

Ашоту Акоповичу показалось, что он попал в пещеру Али-Бабы или, что было бы точнее, в Золотую кладовую Государственного Эрмитажа, куда не раз и не два водила его Надежда Захаровна. Бесчисленные иконы на стенах, старинные картины в золотых рамах: Венецианов, Рокотов, Шишкин! — наметанным глазом сразу определил он; украшенное драгоценностями оружие, церковная утварь: кресты, фимиамницы, панагии, золотые и серебряные потиры, кадила, ковчеги для риз, патриаршие посохи — вон тот, с усыпанной бирюзой рукоятью, он сам однажды держал в руках, и где — на той проклятой квартире, с которой его увели в наручниках!.. Сионы, то бишь дарохранительницы с золотыми фигурами апостолов и евангелистов! Силы небесные! — усыпанная бриллиантами митра (уж не Филарета ли?!), а какой Спас Нерукотворный! какой Деисус, какая Казанская Божья Матерь!..

— Вай мэ! — простонал до глубины души потрясенный Ашот Акопович.

Кощей довольно хохотнул, подбежал к накрытому рытым бархатом столу, на котором стояла огромная, серебряного литья шкатулка — да какая там шкатулка, форменный сундук на как бы прогнувшихся под тяжестью содержимого ножках; торжествующе взблеснув стеклышками очков, Константин Эрастович откинул тяжелую, изукрашенную темно-зелеными перуанскими изумрудами крышку:

— А ты сюда, сюда загляни!..

У Ашота Акоповича перехватило дыхание! Ничего подобного он не видел никогда в жизни: здоровенная шкатуленция лиможской эмали была доверху наполнена подлинными сокровищами. Боже правый, чего там только не было! Кощей запускал костлявую руку в самоцветы, они, сверкая, сыпались из горсти, а потрясенный Микадо, челюсть у которого отвисла от изумления, фиксируя, вскрикивал в уме: «Голубые, каратов по пятнадцать, бриллианты тройной английской грани! Серьги-каскады с сапфирами и благородными гранатами работы Фаберже — о нет, не Жоржика Ростовского, настоящего! Античные — чтоб тебя перекосило, аспид пустоглазый! — античные камеи! Ограненный кабошоном, тридцатикаратный как минимум александрит! Перстень с цейлонским водяным сапфиром…»

— А вот этот, этот сапфирчик как тебе? — ликовал Кощей.

И, с трудом сдерживая стон, Ашот Акопович про себя поправлял его: «Да разве ж это сапфир, выползок ты кладбищенский, мертвяк белозубый! Это ж самый настоящий астерикс, то есть штерн-сапфир, мурло малограмотное. Боже, а какие парагоны, какие серьги с арлекинами, и когда ж ты, барыга, успел нахапать все это?! А рубины, рубины! — нет, это невыносимо! — ах, что за брошь с рубином-балэ… тоже, между прочим, с той квартирки на Лермонтовском, это ведь ты, Костей, навел на нее мусоров?.. Ты, ты! Ты, труп ходячий, сексот кагэбэшный!..»

Осмотр раритов закончился только под утро.

— Нэт слов, дарагой! — через силу выдавил из себя черный от ненависти Ашот Акопович.

Там же, в Кощеевом подземелье, будущие партнеры ударили по рукам. А уже в половине седьмого — «Тараплюсь, дарагой, вах, как сыльна тараплюсь!..» — Константин Эрастович в атласном шлафроке с чашечкой кофе в руках вышел провожать Микадо на парадное крыльцо.

У красного неонового уже «форда» — а именно на нем приехал из Питера Ашот Акопович — стоял совсем еще юный, вызывающе красивый черноглазый юноша-кавказец.

«Кажется, его зовут Амиром, — вспомнил Константин Эрастович. — Ах ты, старый греховодник, педрила барачный! — засмеялся он про себя. — Вот твоя настоящая Надежда Захаровна. „Надушинька дарагая“! И тут вранье… Думаешь, не понимаю, что ты меня кинуть с этой Чечней хочешь? Да от тебя же, ворюга усатый, не потом, а завистью за версту несет, злобой, коварством восточным!.. И про джип твой сраный все знаю, и про твою Надюшу, которая с Магомедом путается! Все, все знаю — информация проверенная, из первых