Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов

— Ай-ай-ай! — засмеялась Любовь Ивановна. — Да разве это дело — перед каждым мужиком на спину заваливаться. От него не голову терять, его пожалеть надо — вон какой лысенький, с ног до головы облу… то есть я хотела сказать — облюбленный весь!..

Не сбавляя скорости, Василиса нагнулась поднять Дуреху, но вот тут-то и приключилась еще одна выбоина. Джип вильнул, правым передним колесом въехал в лужу, и брызнувшая из-под него грязь окатила стоявших на обочине милиционеров.

Ах, какая жалость, что последовавшую за этим инцидентом погоню никто не зафиксировал на пленку. Как в голливудском боевике, они, давя кур, промчались по новоцаповским улицам — черный джип «гранд-чероки» и желтый «Урал» с коляской, за рулем которого сидел виртуозный милиционер-водитель Повидло.

— Ну чего ждешь, стреляй, мудила! — орал он своему непосредственному начальнику. — Стреляй, Губа, по колесам — ухо-оди-ит!..

Сержант Губайдуллин открыл огонь уже за пределами населенного пункта. Привстав в коляске, он восемь раз подряд выстрелил из пистолета «ПМ» по стремительно несшемуся автомобилю иностранного производства. К счастью для Ашота Акоповича, ни одна из восьми выпущенных сержантом пуль не попала в столь драгоценный для него джип. И только девятая, последняя, пробив заднее стекло, продырявила и переднее — как раз над головой от ужаса выпучившей глаза Дурехи…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

в которой крупно не повезло сотрудникам милиции города Новоцапова

Лейтенант Цыпляков, дежурный по райотделу милиции, вытер мокрый от пота лоб тыльной стороной ладони. Шариковая ручка продырявила очередной, третий уже по счету, бланк протокола задержания.

Да ведь было от чего взволноваться! В синей спортивной сумке, найденной в джипе «гранд-чероки», был обнаружен пистолет марки «ТТ» с полной обоймой, газовый баллончик иностранного производства, паспорт и водительское удостоверение на имя Глотовой Любови Ивановны. Но в том-то и фокус, что в бардачке джипа нашлись другие документы, а из них следовало, что владельцем иномарки являлся некий Беслан Хаджимурадович Борзоев.

Оперуполномоченный Цыпляков сразу же заподозрил, что иномарка угнанная.

«Совершенно верно!» — подтвердил его предположение дежурный по столичному ГАИ. Воодушевленный лейтенант позвонил на Петровку, 38, и, проявив инициативу, сообщил об изъятом у задержанной угонщицы боевом оружии.

Минут через сорок в Новоцаповский райотдел позвонили из Москвы. «Поздравляю, лейтенант, — сказал ему начальственный голос. — Пушечка засвеченная, с пальчиками. За ней как минимум два мокрых дела. Ты вот что… как тебя зовут-то?.. Ты вот что, Алексей, ты этот „тетешник“ в сейф запри. Завтра к тебе мои подъедут. Передашь пистолет лично… я подчеркиваю — лично майору милиции Базлаеву… Вопросы есть?»

Вопросов у лейтенанта Цыплякова не было. Дежурный по райотделу бережно положил телефонную трубку и, медленно опустившись на стул, сказал сержанту Пантюхину:

— Ну, Иван Пантелеймонович, похоже, нам еще та птичка попалась…

— Это факт. Это, как говорится, по полету видать, — согласился рассудительный сержант Пантюхин, пивший за соседним столом чай из блюдечка. — Эвона как эта кобыла Губайдуллину челюсть свернула…

— Да, да, челюсть… — задумчиво пробормотал Цыпляков и вдруг, заломив фуражку на затылок, медленно привстал со стула. — Птичка, птичка… Да не из тех ли она «птичек», старшина, не из наших ли «перелетных», Иван Пантелеймонович?.. А-а?!

Сержант Пантюхин, пивший чай вприкуску, так и замер с кусочком рафинада в зубах!

Банда с таким странным, совсем не страшным на первый взгляд названием орудовала в регионе вот уже второй год. Неуловимые преступники не гнушались ничем: грабили квартиры, частные фирмы, банки, инкассаторов, занимались вымогательством, угоном автотранспорта. Тяжелогруженые «КамАЗы» с прицепами среди белого дня исчезали с трасс, ведущих в Москву. Действовали бандиты нагло, на удивление удачливо. И после каждого дела вечно опаздывавшие опера находили на местах преступлений «птичку», какую ставят обычно в товарных накладных красным карандашиком. Убийцы, куражась, оставляли ее на лбах своих жертв, на дверцах выпотрошенных и брошенных грузовиков, на стенах обнесенных квартир.

Дрожащим от волнения пальцем лейтенант Цыпляков набрал домашний номер начальника Новоцаповского райотдела капитана Алфеева.

На часах было десять с минутами.

— «Птичка», говоришь? — недоверчиво пробурчал оторванный от телевизора Алфеев. — Губайдуллину, говоришь, челюсть ногой повредила?.. Слушай, чего вы там с Пантюхиным пьете, чай или?..

— Да уже и Москва заинтересовалась, товарищ капитан! — радостно вскричал Цыпляков. — Я на Петровку звонил. Пистолет-то, оказывается, в розыске, два убийства за ним…

— На Петровку?! — совершенно неожиданно для лейтенанта взорвался начальник Новоцаповского райотдела. — А мне, мне почему не доложил?..

— Так вы же… вы же сами требовали проявлять…

— Что проявлять?

— Так ведь инициативу, — растерянно пробормотал молодой лейтенант.

— Инициатива, Цыпляков, наказуема. Слышал такую мудрую фразу?

— Слышал…

— То-то! — сбавил в тоне капитан Алфеев. — Ладно… что сделано, то сделано. Птичка-то хоть красивая?

— Очень даже привлекательная, товарищ капитан.

— Надеюсь, в клетке сидит.

— Как положено, в камере временного содержания.

— Эх, Цыпляков, Цыпляков!.. Так, говоришь, полковник из Москвы звонил?.. А фамилию свою этот твой полковник назвал?..

И опять ей приснилось неведомое поле, только на этот раз ночное, с багровой, тяжело давящей на душу полной луной. Душный, пахнущий пожаром ветер свистел сухими бодылями кукурузы. Царевич смутно маячил метрах в пяти от нее. Совершенно голый и болезненно худой, как Константин Эрастович, он, то ли от дыма, то ли от стыда, закрывал лицо обеими руками и, вздрагивая всем телом, всхлипывал…

«Ну иди ко мне, я тебя утешу, приласкаю тебя… Боже мой, Боже, да как же я по тебе соскучилась… Ну, иди, иди!..» — тяжело дыша, взмолилась она. И Царевич сделал шаг, и от движения этого между ног у него что-то пугающе мотнулось…

Сердце у нее екнуло, во рту стало сухо.

«Мамочка, да что же они с тобой там наделали!» — вскрикнула Василиса. Она кинулась к суженому своему и только теперь, когда груди ее тяжело всплеснулись — о, сколько хлопот доставляли ей эти по-бабьи большие, упругие, с крупными, в детский кулак, темно-вишневыми сосками, груди! — они, упав, неприлично шлепнули по сильному, ни разу не рожавшему телу, и только тут до нее дошло, что и она сама — нагая…

«Милый мой, — жадно прижимая к