Когда под ногами хрустит империя - Вера Ковальчук

Кенред помедлил, прежде чем ответил. И лицо у него было всё такое же непроницаемое – не поймёшь, о чём думает.

– Да, конечно. Мы говорим серьёзно, и я говорю не о страсти. Я, если желаете, говорю о восхищении. Я искренне восхищаюсь вашим характером и умом. В особенности умом. Меня завораживают умные женщины – уточню: женщины совершенно определённого ума. Но, к сожалению, до знакомства с вами я знал лишь двух таких, и обе они…

– Они? – поощрила Кира, потому что он замолчал.

– Обе они были мне недоступны.

– Между вами всё кончено? – Она смотрела с сочувствием.

Он едва не взвился. Гнев прорвался так внезапно, что даже привычная маска сдержанности с ним не совладала.

– У нас никогда ничего и не было! И быть не могло… Боже, Кира, о чём вы… Я говорю не о любви к одной из них, а лишь о восхищении и о других чувствах, из которых впоследствии выросла бы любовь, если б она была возможна между нами, и я дал бы ей волю… Я верю, что в нашем с вами случае любовь вырастет. – Он помолчал, успокаиваясь. – Кира, вы хотите сказать, что я неприятен вам как мужчина? Ответьте честно.

Он взглянул на неё с ожиданием. Да, пожалуй, солгать ему сейчас она не сможет, слишком сильно выведена из равновесия. Чтоб солгать, нужно овладеть всею собой и скроить, слепить новое лицо, новые чувства, новый взгляд, их и предъявить собеседнику. Нет, сейчас она способна только промолчать, но и это не поможет. Если она хочет понять его, значит, должна с ним разговаривать. Причём правдиво.

– Нет. Этого я сказать не могу. Вы умны, интересны, привлекательны. Притягательны. Вы производите поразительное впечатление. Но вы ведь не короткую связь без обязательств предлагаете. Речь-то о семье.

– Именно так.

– Но очевидно, что семья между нами невозможна ни при каких обстоятельствах. Даже в случае взаимной страсти.

– Почему?

– Аргументов против столько, что и не знаешь, с которого начинать. Достаточно уже того, что мы – дети разных культур, настолько разных, что их даже не примерить одну к другой.

– Иногда людей лучше объединяют противоречия и различия, чем сходство.

– Хм… В смысле семьи, мне кажется, такого не бывает никогда. Послушайте, Кенред… Подумайте, например, о том, как к подобному браку отнесётся ваш отец.

– Отрицательно. – Он почему-то улыбнулся.

– Ну вот. Зачем вам окончательно с ним ссориться? Наверное, он даже сможет наложить запрет на это ваше решение.

– Нет. Запрет наложить он не может. Я трижды вступал в договорной брак по его решению. По традиции на четвёртый раз я имею право жениться по собственному выбору.

– Три брака? Ё-моё… Что же случилось-то?

Он пожал плечами.

– В первый раз мы были совсем детьми: мне пять, ей четыре. Она умерла от пневмонии через два года после свадьбы. Поверьте, наша семья к этому отношения не имеет и не может иметь: моя первая жена жила со своей семьёй. Второй раз меня женили, когда мне было одиннадцать, а ей – тринадцать. Через год нас со скандалом развели, но скандал был чисто политический, ссора между семьями. Сейчас она счастлива в браке, у неё трое детей. Ну, а в третий раз это случилось уже после того, как я окончил Высшую военную школу. Только начал службу. Было мне двадцать два. Мы поженились, а через полтора года она умерла… рожая моего ребёнка. Роды произошли слишком рано, супруга была далеко от поместья, пока её нашли, доставили… Не выжили оба – ни она, ни моя дочь. – Он помолчал, глядя в сторону. – Тогда я решил, что проклят.

– Понимаю. Но это не повод же сейчас вступать в брак с иномирянкой. Пусть даже иномирянку и не жалко – а вдруг я не умру родами? Что тогда?

– Поверьте, Кира, дело совсем не в этом, и я очень надеюсь, что вы не пострадаете…

– Тогда скажите, в чём дело. Потому что сейчас пока я вижу одно: ничем хорошим наш союз закончиться не может.

– Но я ведь сказал. Вы восхищаете меня, и именно с вами я хочу создать семью. Послушайте, Кира, мы ходим кругами в этом разговоре. Может быть, вы скажете мне, каковы ваши личные причины считать, что этот брак обречён на неудачу, и мы обсудим именно их? Ваш первый аргумент – о разности культур – я понимаю и принимаю, но считаю, что человеку моего положения ваш свежий взгляд на нашу жизнь может быть очень полезным, и в свою очередь я обещаю вам своё терпение. Бытие аристократки – я уверен – вы в конечном итоге оцените положительно.

– Ладно. Давайте попробуем перебрать остальные. – Она попробовала сосредоточиться, чтоб выразить свою мысль максимально кратко и максимально точно. В подобных разговорах всегда самое опасное – эмоции, когда они довлеют, вообще очень легко сорваться в многословие. А многословие – враг чёткости, ясности и понятности. – Есть два основных препятствия. Во-первых: мы представители двух государств, которые в ближайшем будущем, видимо, окажутся в состоянии войны.

– Сегодня утром в четыре тридцать проход закрылся, – корректно перебил Кенред. – Открывать его снова империя не планирует. Я уже вам объяснил, почему. Если проход и будет открыт, то лишь с одной целью: торговать с вашей родиной.

– Угу… Пока, – предположила Кира и сощурилась, увидев в его молчании безусловное подтверждение. – А потом… Как там назывался этот мир? Бернуба? Потом мир, с которым империя торгует, покажется ей намного удобнее в качестве провинции. И тогда вы пойдёте его завоёвывать. Да что там! Думаю, вы прекрасно меня понимаете.

– Да. Понимаю. Но пока вы находитесь здесь, вам будет проще отыскать союзников среди наших вершителей судеб и добиться того, чтоб вместо военной агрессии с вашим миром установили прочные и выгодные намного больше, чем война, торговые отношения.

– Призрачная надежда. Вы думаете, я этого не понимаю?

– Я думаю, вы очень умны.

– Спасибо. – Она поморщилась. – Если военные действия возобновятся, что мне прикажете делать? Мило улыбаться?

– Можно будет подумать потом.

– А вы воюете так же? «Подумаю потом»?

– Иногда приходится.

«Да чтоб тебя… А ты упрямый. И убеждать умеешь», – с лёгким раздражением подумала она. Впрочем, это и раньше