Рыцари былого и грядущего. Том 3 - Сергей Катканов

Арман взял кости в руки. Даже в темноте было видно, что его лицо почернело. Он прикрыл глаза, его губы некоторое время беззвучно шевелились. Потом он с большим трудом выговорил:

— Я принимаю твой подарок, бедный брат Бернар. Если мы выберемся отсюда, я положу твои горелые косточки в драгоценный ларец. Может быть, когда–нибудь их будут почитать, как святые мощи.

— Мощи? — Бернар де Ге зашёлся мелким, нездоровым смехом. — Я же богоотступник, какие мощи…

— Ты сознался в отречении от Христа?

— Да я сознался бы в том, что лично зарезал Господа нашего, если бы они хотели. Так было больно… этого никто не смог бы выдержать.

— Ты на самом деле отрекался от Христа? — голос Армана дрожал.

— Когда–то давно, при вступлении в Орден, они потребовали, а я просто растерялся. Да, отрёкся… Но ведь потом я вёл жизнь доброго христианина, мне никто не напоминал о моём отречении. И вот теперь возмездие настигло меня… Я страдаю заслуженно. Как думаешь, брат, ради моих страданий, Господь может простить меня за то отречение?

— Конечно, брат, Господь тебя простит, только не раскисай, не впадай в отчаяние и непрерывно молись Господу нашему Иисусу Христу и Его Пречистой Матери, — казалось, Арман сейчас заплачет, он говорил совершенно не своим голосом. — Мы ещё выйдем отсюда, брат Бернар.

— Отсюда никто не выйдет, — за спиной у Армана послышалось словно приглушённое рычание.

— Ты видишь будущее, брат? — не оборачиваясь, и так же глухо спросил Арман.

— С меня хватает настоящего. Ты знаешь, сколько наших братьев уже умерли под пыткой? Никто не знает. Их уводили на допросы, многие не возвращались. Ночами нас поднимали, и мы закапывали их трупы, иногда в саду, иногда в хлеву. Некоторых, ещё живых, приносили сюда, словно падаль бросая на грязную солому. Если бы ты слышал их предсмертные крики… Многие мучились по несколько дней. Лекари нам не положены, и священники тоже не положены. Так они и умирали, без покаяния, без причастия. Если бы только их стоны достигли ушей короля… Но король никогда не узнает.

— Король всё знает, брат.

— Ты лжёшь! Король не мог отдать такой приказ.

— Государь наш Филипп уверен, что тамплиеры отрекались от Христа.

— Но ведь это не правда!

— Ты слышал, что говорил брат Бернар?

— Но мне при вступлении в Орден никто не предлагал отречься от Христа, и я не могу поверить, что это было.

— Как тебя зовут, брат? — Арман встал и повернулся к собеседнику.

— Ламбер де Туази, — широко расставив ноги перед Арманом стоял страшный человек в грязных лохмотьях.

— Тебя же предупреждали о грядущих арестах, брат Ламбер. Ты мог бежать вместе с магистром де Вилье.

— Но я не поверил.

— А сейчас веришь?

— И сейчас не верю. Уже который год этот ад… Не могу поверить, не могу понять… Неужели Бернару и другим действительно при вступлении в Орден предлагали отречься?

— Да, это была проверка.

— Проклятье на головы тех, кто придумал эту омерзительную проверку! Если бы только узнать, кто дошёл до такой низости!

— Это был я, командор Арман де Ливрон.

— А–а–а, — брат Ламбер страшно зарычал. — Я слышал про тебя, Арман… Значит по твоей вине, чудовище, мы здесь. Ты злодей пострашнее Ногаре, Плезиана и всех доминиканцев вместе взятых. Я придушил бы тебя своими руками, но не хочу умирать убийцей. Горе тебе, Арман де Ливрон!

Арман молча выслушал проклятие, подождал ещё некоторое время, давая Ламберу возможность высказать всё, но тот замолчал, и Арман молча отошёл куда–то в тёмный угол.

Оцепенение полностью слетело с Анри, он встал перед Ламбером де Туази и твёрдо сказал:

— Брат Ламбер, вы сейчас оскорбили одного из благороднейших рыцарей Храма.

— А ты кто такой? Помощник этого злодея?

— Анри де Монтобан. Помощник и друг благородного командора де Ливрона.

— Устраивали вместе с ним ваши пакостные проверочки?

— Нет, не успел. Но сам прошёл через такую проверку. Потом сражался на Руаде, потом — четыре года сарацинского плена. Прокляни и меня за это.

— Как же вас схватили таких умных?

— Мы с германскими братьями шли по Парижу в белых плащах.

— Значит… Вы попали сюда добровольно?..

— Да. Мы с командором де Ливроном решили разделить судьбу страдающих братьев.

— Ну что ж… Посмотрим на ваше благородство после пыток.

— А вас пытали, брат Ламбер?

— Ещё как. На дыбе растягивали — больно вспоминать.

— Вы… выдержали?

— Бог помог. Я кричал, страшно кричал. Но я решил, что и криком буду призывать Христа. Поворот колеса, я ору: «Господи!». Ещё поворот, я ору: «Иисусе Христе!». Третий поворот, самый страшный, я возопил: «Сыне Божий!». Христос не оставил меня, я выдержал, не опозорил Орден. Но без Христа никто бы такого не выдержал.

— Многие ещё выдержали и не отреклись?

— Человек десять прошли через все пытки и не сломались. Мои друзья — Жан де Шатовийар, Анри д’Эрсиньи, Жан де Пари выдержали всё, не опозорив белых плащей. Де Пари и де Шатовийар уже умерли, а мы с д’Эрсиньи всё ещё здесь, гниём который год. Нас уже давно не пытают, отстали.

— Помолитесь за нас, брат Ламбер, когда нас поведут на пытки.

— Что ещё остаётся…

Анри с трудом разыскал в темноте де Ливрона, тот лежал на соломе с закрытыми глазами.

— Простите Ламбера, мессир.

— Он прав, Анри, я действительно злодей.

— Это не так, мессир!

— Анри… возьми себе одну из косточек бедного Бернара де Ге. Может быть и наши косточки так же кому–нибудь передадут.

На следующий день потащили на допрос братьев фон Зальм. Через несколько часов Гуго вернулся в подвал, неся на руках растерзанного Фридриха. Арман и Анри молча подошли к ним, но не решились что–то сказать. Фридрих был на последнем издыхании, Гуго, которого, кажется, не пытали, не видел вокруг никого, глядя только на брата. Наконец Фридрих очень тихо заговорил:

— Возлюбленный брат мой Гуго, перед смертью я должен открыть тебе позорную тайну. Во дворце епископа, когда я приложил к руке раскалённое железо, мне было очень больно. Я солгал, что не испытываю боли. Никакого чуда не было. Но мне так хотелось прославить Орден… Я опозорил гнусной ложью белый плащ. Прости, Гуго.

— Да что ты, Фридрих, — рыдая затараторил Гуго. — Ты держал себя героем. По твоему лицу невозможно было заподозрить, что ты испытываешь боль. Христос дал тебе силы мужественно пройти через это испытание. Это и было чудо. Ты прославил Орден.

— Нет… нет… Ложь чёрным пятном легла на белый плащ. Сегодня, когда я понял, что меня будут жечь, я уже знал, что мне будет вдвое больнее, чем честным рыцарям. А было… так… ничего… терпимо. Господь сжалился над грешным рыцарем. Как думаешь, Гуго, может быть, Господь примет сегодняшнюю пытку во искупление моего греха и простит меня?

— Дорогой Фридрих, сегодня ты во второй раз прославил Орден Храма, и Господь прославит тебя.

Фридрих улыбнулся, вздрогнул и затих. Тихая, ясная улыбка так и осталась на губах насмерть замученного тамплиера.

— Господь даровал моему брату мученических венец, — мирно сказал Гуго. — Ныне ангелы провожалют его душу ко Христу, в Царство Небесное.

Гуго стоял перед телом мёртвого брата на коленях. Арман и Анри так же встали на колени и молитвенно сложили руки на груди. Все трое, не договариваясь, одновременно прошептали:

— Non nobis, Domine, non nobis, sed tuo nomine da gloriam.

Прошёл месяц, а может быть и два. Наступила весна 1310 года от Рождества Христова. В жутком подвале стало чуть теплее и вообще Анри здесь освоился. Он довольно легко переносил скудность питания — «хлеб скорби и воду печали», в сарацинском плену кормили не на много лучше, а там ещё надо было таскать камни до изнеможения. Плен не плохо подготовил Анри к застенку инквизиции, хотя здесь, конечно, было страшнее. Но главное, что позволило Анри окрепнуть душёй и стряхнуть с себя оцепенение — вокруг были прекрасные братья Ордена Храма — не просто тени и стоны по углам, как ему показалось вначале, а живые братья, многие из которых с честью прошли через страшные испытания. Анри уже познакомился со всеми, а со многими подружился.

С Арманом они почти не разговаривали. Анри чувствовал, что командор переживает страшную трагедию. Одно дело — знать, что эти проверки были необходимы, одно дело понимать, что Ордену ради очищения надлежит пройти через страшный огонь испытаний, и совсем другое дело — услышать стоны покалеченных людей и осознать, что их нечеловеческие страдания — результат затеянных тобою «мероприятий».

А их с Арманом до сих пор не вызывали на допрос, и всё ещё не пытали, поэтому им трудно было говорить на равных с братьями, которые уже прошли через нечеловеческую боль. Впрочем, в последнее время никого не пытали, видимо, инквизиторы собрали уже достаточное количество необходимых им показаний. Никто не знал, что будет дальше.