Рыцари былого и грядущего. Том 3 - Сергей Катканов

— Господа, я совершенно не испытываю боли. Господь сотворил чудо, чтобы все убедились в невиновности тамплиеров.

Два десятка грубых глоток подхватили:

— Чудо! Божий суд доказал невиновность тамплиеров! Правосудие свершилось!

Гуго фон Зальм, сияя от счастья, подошёл к своему не менее сияющему брату и, запинаясь, сказал:

— Брат мой по крови Фридрих, ты совершил подвиг во славу Ордена Храма. Имя твоё отныне будет на устах у всех тамплиеров.

Обернувшись к архиепископу, Гуго уточнил:

— Надеюсь, ваше высокопреосвященство, вас достаточно убедило это доказательство невиновности Ордена?

— Конечно, конечно, — испуганно заулыбался Бурхард.

— Итак, вы немедленно отдадите приказ об освобождении наших братьев?

— Да, безусловно

— Вот видите, ваше высокопреосвященство! Зачем все эти процессы, всё это крючкотворство, когда Господь в одну минуту поясняет истину.

Анри было не по себе. Гипноз «железного шествия» быстро прошёл и теперь юный француз имел устойчивое ощущение, что находится среди сумасшедших. Глаза братьев фон Зальм горели диким огнём, движения были порывисты, слова безумны. Они дышали страшным перевозбуждением, каким–то болезненным восторгом. Если бы Анри не был уверен в том, что перед ним — добрые христиане, он решил бы, что они — бесноватые.

Как только архиепископ Бурхард публично зачитал оправдательный приговор Ордену Храма, Гуго фон Зальм заявил своему французскому другу:

— Идём на Париж! Свергнем бесноватого короля Филиппа и освободим наших братьев!

— Но как же папа? Мы не может оказать неповиновение святому престолу, — с похолодевшей душой еле выговорил Анри.

— Папа сам в плену у короля. Папу мы освободим, а короля сожжём на костре.

— Но силы наши слишком малы, — пытался как–то вырулить Анри.

— Господь сотворит чудо и дарует каждому тамплиеру силу ста рыцарей. Неужели это не понятно? — чуть ли не обиделся Гуго фон Зальм.

Анри понял, что спорить тут бесполезно и не знал, как предотвратить безумный поход. Арман, конечно, без труда, с присущим ему изяществом, вернул бы братьев фон Зальм в берега, но Армана здесь нет, и его юный лейтенант должен справиться с ситуацией сам. «Господи, помоги!» — взмолился Анри, и решение сразу же пришло.

— На святое дело идём, — торжественно обратился он к германским братьям. — Нам надлежит, прежде чем выступить в поход, три дня соблюдать строжайший пост и непрерывно молится.

Против этого братья фон Зальм не нашли, что возразить. «Может, остынут, — подумал Анри, — да и у меня будет время подумать. Поход не предотвратить, но надо постараться сделать его как можно менее безумным».

Трёхдневный пост и непрерывная молитва заметно поубавили у братьев фон Зальм возбуждения. Теперь с ними можно было разговаривать. Анри сумел убедить германцев в том, что в поход надлежит взять только лучших из лучших, то есть отправиться небольшим отрядом, им не нужно много людей, потому что Господь будет на их стороне. Кроме того, Анри убедил германцев выступить скрыто, до поры держать белые плащи в дорожных сумках. «Слава Божия должна просиять внезапно», — эта мысль понравилась братьям фон Зальм. «Они замечательные ребята, настоящие тамплиеры, — думал Анри, — но духовное руководство у них слабовато. Никто не объяснил им опасность религиозной экзальтации. А кто бы мне объяснил, если бы не Арман? Ах рыцари, рыцари» — Анри тяжело вздохнул. За эти дни он повзрослел лет на десять.

Арман де Ливрон в безупречном белом плаще шагал по лесному лагерю. В глухом лесу под Парижем, куда даже самые опытные охотники редко забредали, вырос целый городок. Землянки, шалаши, рыцарские шатры… Беглые тамплиеры Франции, к которым присоединились германские храмовники Рейнской области, обжились здесь серьёзно и основательно.

— Мессир! — Арман услышал радостный возглас Анри. Рыцари обнялись. — Ах, мессир, как же мне вас не хватало. — Анри мотал головой.

— Да у тебя тут всё в порядке, — усмехнулся Арман.

— Ага… в порядке… А вы думаете легко было удержать германцев от немедленного штурма королевского дворца?

— Так ты что же, вообще не собираешься королевский дворец штурмовать? — Арман изобразил обиженного ребёнка.

— Мессир, мне не до шуток, — мрачно отрезал Анри. — Всё. Вы главный. Разбирайтесь теперь с этой вольницей, как хотите. С особенным удовольствием передам вашим отцовским заботам братьев фон Зальм.

— Буйные ребята?

— А я вас сейчас познакомлю.

Анри подвёл Армана к братьям фон Зальм и строго сказал:

— Господин де Ливрон занимает в Ордене Храма большой пост. Такой пост, что об этом нельзя даже говорить.

Анри ожидал, что Арман начнёт сейчас играть недоступную важность, ведь он был прекрасным актёром, его дядя Арман. Но вместо этого он увидел на лице командора живую и очень искреннею скорбь.

— Братья фон Зальм? Гуго и Фридрих? — тихо спросил Арман.

— Да, мессир, — братья восхищённо поклонились.

— Наслышан о том, как вы разобрались с архиепископом Бурхардом. Мои комплименты. А теперь нам предстоит дело пострашнее.

— В бой наконец? — воскликнул Фридрих.

— Да что же страшного в бою? — скорбь Армана действительно была искренней. — Бой — обычное дело для каждого тамплиера. А нам предстоит сошествие во ад. Мы отправимся в пасть к самому дьяволу. Вы готовы?

— Да, — твёрдо и спокойно сказал Гуго. «Очень спокойно», — подумал Анри.

— Мы добровольно отдадим себя в руки палачей–инквизиторов. На пытки, на нечеловеческие страдания. Вы действительно готовы?

— Если так надо, мессир, мы с Божьей помощью выдержим всё, — тихий ясный свет зажёгся в глазах буйного, порывистого Фридриха.

Анри был потрясён тем, с какой лёгкостью братья фон Зальм вдруг отказались от войны с королём Филиппом, словно ягнята согласились пойти на муки. Христос так неожиданно преобразил их души… Но было ли это таким уж неожиданным преображением? Анри до настоящего момента думал, что хорошо знает Гуго и Фридриха. «А ничего мы друг про друга не знаем», — подумал Анри.

Мрак подвала не был полным, откуда–то сверху пробивались полоски света, которые позволяли видеть во всяком случае силуэты людей, но это не сразу, лишь когда глаза привыкали к темноте, а сначала Анри не видел вообще ничего. Он и представить себе не мог, как страшно сочетание темноты и холода. Возникает такое ощущение жалобного и щемящего одиночества, от которого душа цепенеет. Знаешь, что люди рядом, но и они так же одиноки, сжаты холодом и темнотой, вы не вместе и не можете быть вместе, потому что в аду все врозь. А запах… Невыносимый запах гниющей плоти и давно уже сгнившей соломы. Казалось, что дышишь самой смертью, тленом, разложением. Время от времени из темноты раздавались какие–то бессмысленные выкрики. Здесь не о чем и незачем было говорить и трудно было поверить, что посреди этого кошмара может раздаваться членораздельная человеческая речь. Все ужасы сарацинского плена вдруг показались Анри какими–то человеческими, живыми, а здесь не было жизни, не было ничего человеческого.

Арман, Анри, Гуго и Фридрих, когда за ними с лязгом захлопнулась кованная дверь, долго стояли молча, и к ним тоже никто не обращался. Здороваться с тенями по углам казалось неприличным, считать своё собственное появление здесь событием для замученных, едва живых братьев было просто глупо. Немного поосвоившись, новички наощупь стали искать себе место, продвигаясь вглубь подвала маленькими шагами. Анри сразу же потерял братьев, вместе с которыми попал сюда. Не просто потерял из виду, душой потерял, ему казалось, что теперь он навсегда остался один.

Ещё он потерял время и не знал, сколько длилось его оцепенение — может быть час, а может быть — день. Ни голода, ни жажды он не испытывал, казалось, если бы ему предложили поесть, он просто не понял бы, о чём речь. Гнилая солома, на которой он теперь лежал, судорожно пытаясь закутаться в плащ, стала для него всем, что осталось от мира.

И вдруг рядом с собой он услышал такой живой и такой тёплый, а главное — отчётливый, хотя и тихий голос Армана:

— Кто ты, брат?

Арману ответил сорванный, хриплый, но тоже вполне живой голос:

— Бернар де Ге.

— Как твои дела, брат Бернар?

— Дела? Лучше спроси: как мои ноги? Хочешь, подарю их тебе? — Бернар протянул Арману две обугленные кости. — Меня так долго пытали, меня так долго держали перед пылающим огнём, что мои ступни сгорели, от них остались эти кости. Посмотри, их недостаёт в моём теле. Инквизитор–весельчак, когда меня на носилках выносили из пыточной, положил мне мои кости на грудь и хихикнул: «Это тебе на память». А я скоро умру, так что это тебе на память.