Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это мисс Ник… Ник… Никодаликус?
Что не так с американцами? Когда они сталкиваются с греческой фамилией, у них начинается приступ дислексии.
– Я судмедэксперт округа Кэмден, – сказал он. – Мы считаем, что у нас есть тело вашего отца, но огнестрельное ранение в голову и начавшееся разложение затруднят его опознание.
Он выбрал такие слова – жесткие, грубые, что я не обратила много внимания на подробности. Понимание пришло позже. Тогда я просто услышала вот что: «Мы не уверены, правда ли это он». А еще услышала вот что: «Вам все еще грозит опасность».
– Нам нужно больше информации. У него были какие-нибудь татуировки? – спросил он.
Его голос звучал так, будто он носит усы. Я представляла себе на том конце парня из рекламы, который говорит: «Время делать пончики», – и наматывает телефонный провод на толстый палец, напоминающий сосиску.
– Нет.
– А родимые пятна? – я посмотрела на Майка, который сонно наблюдал за моими шагами по комнате.
Когда я была маленькой, отец любил пугать меня историями о дьяволе. В отличие от сатаны у моих католических одноклассников, православный дьявол не пришел к тебе с искушениями, это ты сама совершила ошибку и поэтому оказалась у него на коленях. Наш дьявол был обманщиком, греческое слово diavolos означает «клеветник». Он обманывал вас своими словами, смешивая правду с вымыслом так, что разобрать в его риторике, что есть что, было бы все равно что доставать пинцетом капли масла из кастрюли с кипящей водой. Но был один верный способ распознать его. Когда мы сидели одни на диване и смотрели один из десяти фильмов на нашем видеомагнитофоне – например, «Охотники за привидениями», «Мой лучший год» или «Роман с камнем» – отец наклонялся ко мне и спрашивал:
– Как ты узнаешь дьявола, когда встретишь его?
– Буду искать спрятанные шестерки, – отвечала я и махала ногами.
Для меня тогда не было большего удовольствия, чем угодить ему.
– Да, правильно, – говорил он и откидывался с улыбкой на спинку дивана.
– Побрейте ему голову. Ищите там шестерки, – сказала я.
Я представила себе скопление цифр, которое на коже его головы закручивается в нечто, напоминающее знак вторичной переработки.
– Что?
– Простите. Просто неудачно пошутила.
– Можете ли вы придумать что-то, что могло бы помочь? – спросил он.
Я подумала, смотрел ли он в этот момент на тело моего отца, когда разговаривал со мной. Мог ли это действительно быть он? Или этот судмедэксперт сейчас сидел в кабинете, в роскошной комнате, отделанной красным деревом и украшенной акварелями в золоченых рамах? Все, что я знала о смерти, я увидела в сериалах по телевизору, то есть я не знала о ней ничего. Если эти передачи хотя бы немного были похожи на реальность, то, скорее всего, судмедэксперт стоял в окружении шлакоблоков цвета шифера, огромных кирпичей, выкрашенных в тусклый цвет, подавляющий любые эмоции.
Я закрыла глаза. Мне не приходил в голову какой-то конкретный момент – ни ужин в День благодарения, ни открывание шампанского на четвертое июля – но там возник некий сплав: вся жизнь моего отца собралась в один образ, пропитанный хаки и коричневым цветами, даже кожа его была коричневой, как у человека, рожденного пустыней. Я крепко зажмурилась, чтобы рассмотреть этот фантом как следует, и его рот открылся. Я пыталась закрыть его, заставить закрыться силой своего воображения, но никак не могла представить себе образ отца безмолвным. Вместо этого его губы разошлись врозь, как в мультике, место над языком оказалось замазано черным, как будто персонаж мультфильма застыл, открыв рот. И тут я вспомнила его блеск.
– У него был золотой зуб, – сказала я.
– Очень хорошо. С какой стороны?
Шансы тут пятьдесят на пятьдесят, но я не знала точно. Наверняка сверху. Я посмотрела на Майка и показала поочередно на каждую половину своего лица.
– Правая? – неуверенно ответил тот.
– Я не знаю, – наконец ответила я. – Трудно вспомнить.
– Вы не знаете его стоматолога?
Я рассмеялась, издав короткий противный звук. Мои собственные зубы гнили у меня в черепе. Один стоматолог считал, что мои дерьмовые зубы – это побочный эффект травмы, полученной в детстве. Другой стыдил меня за то, что творилось у меня во рту, убеждая, что все проблемы были исключительно из-за моей безалаберности. Они оба были по-своему правы.
– Насколько я знаю, он никогда не ходил к стоматологам. Он в них не верил.
Возможно ли такое, чтобы у взрослого мужчины сохранились все зубы без единого визита к стоматологу? Разве не более вероятно то, что он лгал – это еще один миф, который призван подчеркивать его силу, – и, как все мы, ерзал в кресле, пока ему вкалывали новокаин?
– Может, он и ходил, просто я не знала, – призналась я.
– А, – сказал он, и прежде, чем он отозвался, между нами висело долгое молчание. – Вы с ним отдалились?
Отдалились? Я никогда не думала над этим словом, и сейчас ко мне не приходило никаких мыслей. Отдалились. Так, мое знание языка, приди на помощь! Подбери синонимы: чужой, иностранец, далекий, безразличный. Мой отец был чужим для меня, даже когда мы были близки. Он был иностранцем в Америке, который получил свою грин-карту, когда женился на моей матери, конечно, он был далеким, но никогда не был безразличным. Никогда.
Я повторила это слово в трубку: «Отдалились». Оно казалось очень растянутым во рту, как тягучая ириска.
Судмедэксперт с шумом вздохнул.
– У него есть другие близкие родственники?
Это переводится так: «Я могу поговорить с кем-то более полезным, чем ты?»
Я сказала ему, что в Греции осталась его родня – я подумала, что там только его сестры, но в этой стране у него были только Майк и я.
– Как старшая в семье, вы должны будете принять некоторые решения относительно тела.
Я замерла, мои внутренние тормоза застопорились. Как я могла принимать решения, если мы даже не знали, что это он?
– Какие, например? – спросила я.
Бедный, терпеливый Майк. Я должна была подумать о нем и включить громкую связь.
– Ну, вы можете обратиться с заявлением, чтобы забрать тело и сделать нужные для вас процедуры, а можете не обращаться.
Я отвернулась от брата и похлопала
