Сочинения - Уильям Теккерей

Капеллан, также отличавшийся легко возбудимой чувствительностью, совсем утратил власть над собой. Он заплакал, схватил руку Гарри, запечатлел на ней благодарный поцелуй и призвал благословение небес на своего великодушного юного покровителя. Мистер Уорингтон ощутил сладкое волнение. Как это приятно – приходить на помощь страждущим и сирым! Как это приятно – обращать печаль в радость! И пока наш юный рыцарь, лихо заломив шляпу, шагал рядом со своей спасенной принцессой, он был весьма горд и доволен собой. Его чувства, так сказать, устроили ему триумфальную встречу, и счастье во всяческих прекрасных обличиях улыбалось ему, танцевало перед ним, облекало его в почетные одежды, разбрасывало цветы у него на пути, трубило в трубы и гобои сладостных восхвалений, восклицая: «Вот наш славный герой! Дорогу победителю!» И оно ввело его в дом царя и в зале самолюбования усадило на подушки благодушия. А ведь совершил он не так уж и много. Всего лишь добрый поступок. Ему достаточно было достать из кармана кошелек, и могучий талисман отогнал дракона от ворот, принудил жестокого тирана, обрекшего леди Марию на казнь, в бессилии уронить роковой топор. Ну, да пусть он потешит свое тщеславие. Он ведь правда очень добрый юноша и спас двух несчастных, исторгнув из их глаз слезы благодарности и радости, а потому, если он слегка и расхвастался перед капелланом и рассказывает ему про Лондон, про лорда Марча, про кофейню Уайта и про ассамблеи у Олмэка с видом столичного вертопраха, мне кажется, нам не следует ставить ему это в особую вину.

Сэмпсон же все никак не мог успокоиться. Он обладал на редкость впечатлительной натурой и чрезвычайно легко страдал и радовался, проливал слезы, пылал благодарностью, смеялся, ненавидел, любил. К тому же он был проповедником и так развил и вышколил свою чувствительность, что)она стала для него немалым подспорьем в его профессии. Он не просто делал вид, но действительно на мгновение испытывал все, о чем говорил. Он плакал искренне, потому что слезы сами навертывались ему, на глаза. Он любил вас, пока был с вами, и печаль его, когда он соболезновал горю вдов и сирот, была неподдельной, но, выйдя из их дверей и повстречав Джека, он заходил в трактир напротив, и хохотал, и пел за стаканом вина. Он щедро одалживал деньги, но никогда не возвращал того, что занимал сам. В эту ночь его признательность Гарри Уорингтону была поистине беспредельной, и он льстил ему, не зная удержу. Пожалуй, и во всем Лондоне Юный Счастливец не мог бы отыскать более опасного собутыльника.

Его преисполняла благодарность и самые горячие чувства к благодетелю, который исторг его из узилища, и с каждым бокалом его восхищение росло. Он превозносил Гарри – лучшего и благороднейшего из людей, а простодушный юноша, как мы уже говорили, был склонен самодовольно считать все эти похвалы вполне заслуженными.

– Младшая ветвь нашего дома, – надменно объявил Тарри, – обошлась с вами мерзко, но, черт побери, милейший Сэмпсон, я о вас позабочусь.

Под воздействием винных паров мистер Уорингтон имел обыкновение говорить о знатности и богатстве своего семейства с большим жаром.

– Я очень рад, что мне выпал случай оказать вам помощь в беде. Рассчитывайте на меня, Сэмпсон. Вы ведь, кажется, упоминали, что отдали сестру в пансион. Вам будут нужны для нее деньги, сэр. Вот бумажка, которая может прийтись кстати, когда надо будет платить за ее учение. – И щедрый молодой человек протянул капеллану новенькую банкноту.

Тот вновь не удержался от слез. Доброта Гарри потрясла его до глубины души.

– Мистер Уорингтон! – сказал он, слегка отодвинув банкноту. – Я… я не заслуживаю ваших забот. Да, черт побери, не заслуживаю. – И он выругался, клятвенно подтверждая свое чистосердечное признание.

– Пф! – говорит Гарри. – У меня их еще много остается. В бумажнике, который я потерял на прошлой неделе, чтоб его черт побрал, денег ведь не было.

– Да, сэр, не было, – говорит мистер Сэмпсон, опуская голову.

– Э-эй! А вам это откуда известно, господин капеллан? – спрашивает молодой человек.

– Мне это известно, сэр, потому что я негодяй. Я недостоин вашей доброты. Я же вам это уже сказал. Я нашел ваш бумажник, сэр, в тот же вечер, когда вы хватили лишнего у Барбо.

– И прочли письма? – спросил мистер Уорингтон, вздрагивая и краснея.

– В них не было ничего, мне прежде не известного, сэр, – объявил капеллан. – Вы были окружены соглядатаями, сэр, о которых даже и не догадывались. И вы слишком молоды и простодушны, чтобы вам удалось уберечь от них свою тайну.

– Так, значит, все эти россказни про леди Фанни и проделки моего кузена Уилла – чистая правда? – осведомился Гарри.

– Да, сэр, – вздохнул капеллан. – Судьба была немилостива к дому Каслвудов с тех пор, как старшая ветвь семьи, ветвь вашей милости, отделилась от него.

– А леди Мария? О ней вы ни слова сказать не посмеете! – вскричал Гарри.

– Да ни в коем случае, сэр, – говорит капеллан, бросая на своего юного друга непонятный взгляд. – Разве только, что она старовата для вашей чести и вам было бы лучше найти жену, более подходящую вам по годам, хотя, надо признать, для своего возраста она выглядит очень молодо и наделена всеми добродетелями и достоинствами.

– Да, она для меня старовата, Сэмпсон, я знаю, – величественно говорит мистер Уорингтон, – но я дал ей слово. И вы сами видите, сэр, как она ко мне привязана. Пойдите, сэр, принесите письма, которые вы нашли, и я постараюсь простить, что вы их скрыли.

– Благодетель мой! Прощу ли я себе! – восклицает мистер Сэмпсон и удаляется, оставляя своего патрона наедине с вином.

Однако вернулся Сэмпсон очень скоро, и вид у него был чрезвычайно расстроенный.

– Что случилось, сэр? – властно осведомился Гарри.

Капеллан протянул ему бумажник.

– На нем ваше имя, сэр, – сказал он.

– Имя моего брата, – возразил Гарри. – Мне его подарил Джордж.

– Я хранил его в шкатулке под замком, сэр, и запер ее нынче утром, до того как меня схватили эти люди. Вот бумажник, сэр, но письма пропали. Кроме того, кто-то открывал мой сундук и саквояж. Я виновен, я жалок, я не могу вернуть вам вашу собственность!

Произнося эти слова, Сэмпсон являл собой картину глубочайшего горя. Он умоляюще сложил ладони и только что не пал к ногам Гарри в самой трогательной позе.

Кто же побывал в комнатах мистера Сэмпсона и мистера Уорингтона в их отсутствие? Хозяйка была готова на коленях присягнуть, что туда никто не входил, и в спальне мистера Уорингтона ничего тронуто не было, да и скудный гардероб мистера Сэмпсона, а также прочее его имущество не понесли никакого ущерба, – исчезло только содержимое бумажника, потерю которого он оплакивал.

Кому же понадобилось его похищать? Леди Марии? Но бедняжка весь день провела под арестом, включая и те часы, когда могли быть похищены письма. Нет, она, конечно, в этом не участвовала. Но внезапный их арест… тайная поездка Кейса, дворецкого, в Лондон – Кейса, который знал сапожника, в чьем доме проживал мистер Сэмпсон, наезжая в Лондон, а также все тайные дела семейства Эсмонд… Все это, взятое вместе и по отдельности, могло навести мистера Сэмпсона на мысль, что тут не обошлось без баронессы Бернштейн. Но зачем понадобилось арестовывать леди Марию? Капеллану пока еще ничего не было известно о письме, которого лишилась ее милость, ибо бедняжка Мария не сочла нужным доверить ему свой секрет.

Что же касается бумажника и его содержимого, то мистер Гарри в этот вечер, выиграв три пари, выручив двух своих друзей и превосходно поужинав холодными куропатками со старым бургундским, которое услужливый мосье Барбо прислал ему на квартиру, пребывал в таком прекрасном расположении духа, что принял клятвенные заверения капеллана в его глубоком раскаянии и будущей нерушимой верности, милостиво протянул ему руку и простил его. Когда же Сэмпсон призвал всех богов в свидетели, что с этих пор он будет самым преданным, самым смиренным другом и покорнейшим слугой мистера Уорингтона, готовым в любую минуту отдать за него жизнь, Гарри признал величественно:

– Полагаю, Сэмпсон, что так оно и будет. Мой род… род Эсмондов привык иметь вокруг себя преданных друзей и привык вознаграждать их за верность. Вино налито, капеллан. Какой тост вы предложите?

– Я призываю благословение божье на дом Эсмондов-Уорингтонов, вскричал капеллан, и на глаза его навернулись вполне искренние слезы.

– Мы старшая ветвь, сэр. Мой дед был маркизом Эсмондом, – заявил Гарри с гордым достоинством, хотя и несколько невнятно. – Ваше здоровье, капеллан… я вас прощаю, сэр… и будь у вас долгов хоть втрое больше, я бы все равно их уплатил. Что там блестит за ставнями? Вот те на, да это солнце встало! Можно спать ложиться без свечей, ха-ха-ха! – И, вновь призвав благословение божье на капеллана, молодой человек отправился спать.

В полдень явился слуга госпожи де Бернштейн и передал, что баронесса будет очень рада, если ее племянник выкушает у нее чашечку шоколада, после чего наш юный друг поспешил встать и отправиться к тетушке. Она не без удовольствия заметила некоторые изменения в его костюме: как ни кратко было его пребывание в Лондоне, он успел посетить одного-двух портных, а лорд Марч рекомендовал ему кое-кого из своих поставщиков.