От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Друг Шарафутдина открыл дверь квартиры после долгих объяснений – кто я, от кого и зачем приехал. Он не предложил даже чаю выпить. Сразу позвонил кому-то по телефону. Сказал в трубку, что нужно надежно спрятать человека на год или два. И сказал. Пойдет. Хорошо. Очень неплохо. Через три часа я приехал в Павлово-на-Оке и пошел по адресу. Как ты думаешь, к кому я приехал?
– К ватагу? – удивился я
-Да, дорогой, к нему. И вот с тех пор я здесь. И сколько мне ещё прятаться – неизвестно. Жена пишет, что пока возвращаться опасно. Ничего, поживу пока возле воды. Всё польза!
Наиль поднялся и ушел.
Догонять его я не стал. Я сидел ещё часа два один и старался думать о хорошем. Хорошего было много и смысл думать, и мечтать о нём присутствовал великий. Его было много где-то в других местах. И, ясное дело, дома, на родине. Куда звала и тянула меня моя извилистая судьба. У которой всё ещё не накопилось сил, чтобы выдернуть меня из этого странного и нелепого приключения.
Глава одиннадцатая
Ночами мне было жить лучше, чем днями. Ночью я укладывался на всегда стираную в Оке простынь. Ну, как бы простынь. Это был двухметровый лоскут на ширину раскинутых рук. Его срезали прямо с мотка ткани в Павлово, в магазине «текстиль для дома». У нас было шесть таких лоскутов. На каждого. Три запасных лежали в тайнике у Пахлавона. Он сам его вырыл в откосе надбережном, обложил его снизу ветками и сухой травой, а земляные стенки, потолок и вход в него выложил досками, которые появлялись на берегу после каждой почти швартовки лодок с мотором. Доски были мокрые и лодочники их нам сбрасывали для костра. Толян их собирал, складывал на солнечном месте «колодцем» и через три дня влага из них испарялась. А сами лодочники через километр брали доски сухие на маленькой лесопилке, которую бог знает когда там основали для нужд работников берега. Лодочники к берегу отношения не имели, зато имели отношения с распиловщиками. Они привозили им «русскую валюту» в бутылках по ноль пять литра. Но досок набирали в меру, без наглости. Только на дно лодки. Это была временная подстилка под ноги. Ватага доски сухие применяла многообразно. Из них был стол, скамейки, туалет, ящики для своих мелких вещей и одежды, дрова для костра. Ну, кроме простыней ватаг добыл как-то в воинской части под Горьким одеяла солдатские. Синие, с черными полосами по торцам и с номерами, выжженными спичкой, намоченной в густой хлорке.
Зимой ватага не распускалась. Бугор всех рассовывал по павловским хатам квартировать до марта. А из Павлово мужики бегали бегом по холодку работать на паромную переправу. Паром зимой не ходил. Ока вставала метровым льдом и надо было сперва проложить, а потом чистить дорогу для машин и людей. Бураны и метели по руслу носились часто и работы хватало. А в марте, если год был без выкрутасов, лед тончал, потом приезжали взрывники, закладывали в сверлёные лунки тол и взрывали. Дорога парому освобождалась. По бокам дорогу связывали от берега до берега канатом, пропущенным через пустые бочки, и паром ходил, хоть и с опаской. А в апреле начинался ледоход, бочки с канатами сносило неизвестно куда по течению. Переправа замирала на неделю-другую, но как только лёд становился мелкой крошкой, паром носился как угорелый туда-сюда, потому, что машин и народу было много. Заждались люди весны и теперь легко мотались кто из Павлово на работу в Тумботино, кто из Тумботино на работу в Павлово. А ватага шла на свое место и продолжала жить ни хорошо, ни плохо, до лучших времен.
Ну так вот. Ложился я на простынь часов в двенадцать. До двенадцати обычно у костра сидели, пили чай и трепались про баб, всякие ружья, про машины и политику. Ругали, как положено, заграничную неизвестную Америку и попутно нашу советскую житуху. Ложился я и сквозь мелкие, быстро бегущие, как козлята на пастбище, облака, разглядывал звёзды. Никогда раньше у меня не было ни желания особого, ни подходящего случая пялиться на ночное небо. Меня потрясло количество звезд. Я думал, что их меньше, потому как раньше не вглядывался пристально, мельком бросал далеко не романтический взгляд вверх и потому замечал только те, что светились ярче и сразу бросались в глаза. А вот стал ночами разглядывать сверкающую эту бесконечность и увидел то, что мерцало на втором плане, на пятом, и в самой глубокой глубине улетающей в небытие Вселенной. Меня поразило даже не бессчетное количество самих звезд, а картины, сложенные из них. Это были либо четкие фигуры, геометрически выверенные, либо абстрактные нагромождения голубых, желтых, оранжевых и почти бесцветных глаз Великой Вселенной, которые вроде и приглядывали за нами, за всем, что тут, на планетке нашей, творилось. Но ничего не предпринимали. И всё на Земле катилось само по себе вкривь. Иногда, для разнообразия, вкось.
Звёзды, глаза какой-то Высшей силы, правящей миллиардами вселенных, могли дать знак Правителям, что надо бы вмешаться и навести у нас хоть какой-то порядок, но знака такого не давали почему-то. Наверное, им хватало того, что не нарушается природная гармония. После ночи идет утро, потом день, вечер, ночь, весна, лето, осень, зима, опять весна. И так – миллионы лет. Размеренно, четко, гармонично. Ничто не исчезает и не скачет не на своё место. А то, что происходит тут с людьми, собаками, лягушками, муравьями и прочей мелочью, не достойно внимания Высшей Энергии.
Я понимал, глядя в разукрашенную огнями темень, что был полным дураком, потому как не учил астрономию толком. Узнавал обеих Медведиц, видел Млечный путь, Марс различал, Венеру… А, разглядывая созвездия, всё время гадал – какое же из них созвездие Орла, в котором ярче всех сияет «летящий орел», звезда романтиков и влюблённых – Альтаир.
В фантастике Беляева и у Юрия Германа я в лучших романтических контекстах встречал этот Альтаир. Молва про доброе влияние на влюблённых этой недосягаемой звезды умиляло девушек и стариков. То есть не искалеченных пока жизнью юных романтиков и проживших мимо всего романтичного до близкой гробовой доски дедушек и бабушек. Именем этой влиятельной в любви и лирике звезды называют всё хорошее. От пионерских лагерей до шикарных ресторанов. Ну, в общем, за
