Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

Пролог…

Ноги привели к единственному, бедному дому из всех, что он встретил по дороге! Руки не противились, расталкивая прохожих, шагающих не мимо, а в лицо. Ты их толкаешь сильно, но с улыбкой – они отходят на два шага, глядят на тебя во все глаза и не понимают, зачем ты это сделал! «Потому что иду!», – отвечаешь себе, не говоря им ни слова, потому что уже ушёл, потому что прошёл мимо…

«Они пытались меня остановить, будто их плечи знают больше, чем мои ноги!», – оправдывал он себя перед порогом, вместо того, чтоб помолиться, хотя молиться он умел. Взгляд снизу-вверх на храм, и эмоции были высоки, как во всех важнейших эпизодах его жизни, но не посчитал храм равным себе и теперь ожидал лёгкой победы…

Храм не похож на храм, он походил на бледный дом дворянина, который давно обеднел своими стенами от одиночества и опустошённости – ни купола на нём, ни солнца и ни креста, и ни месяца ясного.

Блеклые стены, чёрные окна, избитый ногами порог, и не поймать глазам ничего примечательного – ни узора, ни рисунка, ни числа, ни слова доброго. Ничего в этом сооружении не намекало на божественность, но пришедший был убеждён, что это и есть тот самый храм, столица их мысли, причал благоразумия.

«Да уж!», – подумал он. – «Вот так народ! И почему же говорит на нашем языке? Не уж то красоту и в нём они нашли? Или это мы говорим на их языке?!».

Храм отличался от всего, что его окружает! Выглядел, как только что разбогатевший нищий среди уже пропитанных богатством толстосумов!

Весь город так красочен, а сердце его оказалось пустым, как душа человека для мыслей каждого, кто жил в этом городе!

Данучи вошёл в открытые двери без скрипа и шороха.

Внутри храма светло, горят тысячи свеч, но ни лоска здесь, ни яркости цветов, ни благовоний, ни святой посуды. Голые стены лишь с трёх сторон, а на одной нарисованы символы на выдуманных кем-то языках. Белый пол, чёрный потолок, а на колоннах лики Бога, которому молился здешний народ. Как думаете, на кого он похож?

До настоятеля тридцать шагов, двадцать ударов пульса, пять мыслей и, всего лишь, одно событие!

Сделал шаг, и он не услышал, затем ещё пять, а потом четыре. Следующие шаги настоятель слышал, но не собирался оборачиваться, ему было страшно. Поверьте, запах страха очень вкусен.

Данучи не спешил, глядел в сутулую спину врага, подкрадывался к ней, подобно голодному волку и размышлял, что носит на горбу этот двоякий персонаж – с душой, казалось бы, безгрешной, но, как бы не так! Хоть спрятал душу в святом месте, грех сам тебя разыщет и придёт!

Клыки оскалились, в глазах голодный блеск. «Может, убить его? И всё! Конец войне! Всего-то, одна смерть. Зачем сегодня мне калечить миллионы?!», – нежданно поменялись планы в голове Данучи! Остаток добродетели топтался в стороне, растоптанная совесть скулила в уголочке!

Не любил такие моменты – когда всё меняется в голове, когда душа темнее ночи, хотя лишь миг назад мигал в ней свет! Огонь в ней тухнет, и ты лишаешь жизни тонким льдом, чтоб провалился и навсегда запомнил, как погиб – когда течением под лёд уносит, и ни один не решится нырнуть и спасти! Ни один…

«Жизнь, как душевная песня, где ноты шепчутся, а под конец взрываются, кричат…» …

Словно в ответ на все его мысли, в храм ворвались десяток солдат. Через три вздоха и три выдоха их насчиталось сотня!

Данучи был окружён, но атомы страха в молекулах напротив. Другой бы сдался, а он лишь выдавил смешок и представил, что он и без меча их победит – настолько был уверен в своих силах.

Они разгадали созданную им иллюзию, тем самым разозлив, и все его благородные планы окончательно провалились под лёд, превратились в песок и утонули. Но на это сейчас ему было плевать, ведь они разбудили инстинкты!

«Придётся действовать по последней мысли!», – решил он и вытащил меч из ножен, – «Убью его и освещу дорогу всему Роду человеческому!».

–Художник, – неожиданно воскликнул настоятель, даже не изволив обернуться. – Не думал, что ещё когда-нибудь тебя увижу!

–Откуда ты знаешь, кто я? – спросил Данучи, стараясь не предать вопросу значимости, хотя слова оппонента взволновали. – Как ты понял, что я художник?

С тяжёлым вздохом настоятель поднялся на ноги и наконец повернулся к Данучи лицом, но этим не вызвал в нём никаких эмоций, не взбудоражил былых воспоминаний.

Другой же художник, наблюдавший за этим, «чтобы не жить, как живёт Данучи», действительно, был удивлён. На лице настоятеля шесть татуировок – одна над глазом, две на щеке и три на подбородке. Для него это то совпадение, что может много значить!

–Твои руки дрожат, они жаждут рисовать души! Без этого ты не можешь – в этом твоя суть. Хоть какой ты облик примеришь, я уже не смогу не узнать тебя, художник.

Все слова намеренные, начало правдиво, конец сквозит ложью – Данучи это раскусил. Настоятель улыбался каждым словом, но он ещё не знал, что его ждёт!

–Меня выдал меч?

–Да, – признался настоятель, и Данучи прищурил глаза, впившись взглядом в собеседника.

Ростом ниже той сотни бойцов, что его окружала – смотреть в глаза было удобно, но Данучи не мог в них разглядеть важного, и это злило! Глаза, как Вселенная – в них и темнота, и свет, что всю темноту покоряет. Темнота его покорна и рождает доброту, но сегодня её применять не придётся.

–Ты так изменился с момента нашей встречи. Ты совсем другой… – растерянно промолвил настоятель, а художнику не понравилось каждое слово.

–Какой ещё встречи? Я тебя вижу впервые, старик! – наконец, не выдержал давления эмоций и вспылил, и лишь поэтому затем солгал. – До памяти моей никто не прикоснулся, и я не мог тебя забыть!

–Однако, пол века назад ты позволил мне дотронуться до неё, – почуяв ложь, солгал взаимно настоятель, точнее, исковеркал правду.

–Не играй со мной! – не на шутку разозлился Данучи и зарычал, показав всем клыки, и каждый отступил на шаг под взрыв эмоций – даже настоятель…

–Алуар, – представился он после продолжительной паузы. – Моё имя – Алуар.

–Знаешь, для чего я пришёл, Алуар? – спросил он так спокойно, будто забыл, что только что рычал.

–Нет, и мне не интересно это! – усмехнувшись ответил настоятель и спросил. –