Тайна "Сиракузского кодекса" - Джим Нисбет

— О чем же они разговаривали?

Рука, держащая бутылку, дрогнула, и брызги пива улетели по ветру.

— Да ни о чем.

— Должны же они были о чем-то разговаривать.

— Да о том же, о чем все говорят. Эль Ниньо. Недостатки президента. Новые игровые площадки. Цены на недвижимость. Может, они и сожгли этот склад как недвижимость.

О причине пожара я знал лучше него, но спросил:

— Они сожгли собственное здание? Чего ради?

— Набережная. Здесь собираются строить новые игровые площадки, так что земля стоит целое состояние.

— Футбольные, да?

— Чего? Нет, это для гигантов.

— Баскетбольные?

— Нет, бейсбольные площадки.

Он нахмурился.

— Ты местный?

— Конечно.

— Местных это заботит, знаешь ли.

— Что? Бейсбол?

— Ну, понятно. Кто теряет интерес к бейсболу, теряет интерес к жизни.

— Говорите за себя.

— В общем, говоря за тех, других, портовая комиссия контролирует всю набережную и причалы. Новое строительство — это большие деньги. Так пока их не выставили, они жгут свое имущество. Чтобы получить страховку. Обычное дело.

Рыба выпрыгнула из холодильника и упала в двухдюймовый слой трюмной воды на дне лодки. Дэйв ловко подхватил ее пальцами за жабры и поднял в воздух.

— Не выйдет, дорогуша, ты теперь моя. Пора тебе исполнить свое жизненное предназначение. Ты любишь форель, Дэнни?

Он слегка подправил курс.

— А как насчет морского окуня? Ты вообще поесть по-настоящему сможешь? Две Лодки сам черт на камбузе!

— Н-нет.

Он бросил рыбу обратно в коробку.

— Ну а чего тебе хочется? Посмотреть телевизор?

Я скорчил гримасу. Оказалось больно.

— Капризный поганец. Ну, можешь посмотреть, как я ем. Жареный морской окунь, крабовый салат, горячий кофе с ромом, парень!

Он потер пузо бутылкой с пивом.

— Разве не жизнь?

— Кофе хорошо б-бы.

— И немного рома тебе тоже не повредит. Только смотри, осторожней.

— Я вообще осторожный.

— Да уж вижу. А что тебе по-настоящему нужно, так это шлюха в спальном мешке.

Военный госпитальный корабль, белый, как мел, с красными крестами на бортах, втаскивали в Бетлехемский сухой док. Грохот отбойных молотков, сварочных аппаратов и портальных кранов раздавался в облаке брызг вокруг него.

— К-какая у них была машина?

— Вроде железной коробки для завтраков, выкрашенной черной краской.

— А кто за рулем?

— Парни. Ты хоть раз видел, чтоб такую водила женщина?

— П-пожалуй, нет.

— Женщины для такого слишком умны. Зато была красотка на «бумере».

— Что за красотка?

— Маленькая брюнетка. Такая, знаешь… — он описал плавную линию своей бутылкой, — штучка. Всегда одета как надо, не то что те парни из «хамви».

— Те парни… Один повыше другого?

— Точно, да ведь это всегда так. То есть возьми любых двух…

— А женщину вы вблизи видели?

— Только в бинокль, кха-кха-кха.

— Какого цвета был «БМВ»?

— Черный и все стекла притемненные.

— Еще что-нибудь? Необычное?

— Ага. Один парень из «хамви» раз наставил на нее пушку.

— Пушку? Из-за чего это?

— Убей, не знаю. Я вытаскивал ловушки в полумиле от них, у меня своих забот хватало.

— На этой штуке?

— Не-а.

Мы уже обогнули сухой док, и он показал мне на деревянную лодку футов тридцати в длину.

— Я тогда плавал на «Рамми нэйшн». Если бы не посмотрел, и не увидел бы, что там девица.

— А брюнетка вас видела?

— Может, и нет. Я был в рубке. В общем, парень убрал свою зажигалку, и они дальше занимались своими делами. Хотя красотка выкинула забавную штуку.

— Мне п-полезно посмеяться.

— Рад служить. Когда она указала на мою лодку, парень с пушкой глянул в мою сторону, потом снова на нее, и пистолет вроде как опустил. И знаешь, что сделала эта крошка? Она рассмеялась ему в лицо.

— Правда? Она смеялась над человеком, направившим на нее пистолет?

— Преспокойнейшим образом. Я бы сказал, ей и вправду было смешно, и плевать, что на уме у того парня. Крепкая малышка.

— Вы ее никогда не встречали в «Носовом люке»?

— Нет. А вот двое парней из «хамви» пару раз заскакивали на глоток.

— В последнее время вы их видели?

— Вчера, — кивнул он. — Они проехали мимо бара, как раз когда я в него заходил.

Дэйв внимательно всматривался вперед.

— С ними был еще один.

— П-пож-жалуйста, расскажите.

Дэйв молчал.

— Сколько было времени, — спросил я наконец, — вы не помните?

— Как не помнить, — прищурился Дэйв. — Этак в половину водочного.

— Это когда же?

— Когда ром кончается, кха-кха-кха.

XVII

На борту «Рамми нэйшн» Дэйв размешал в чашке чая полную ложку меда. Он поил меня с ложечки и вспоминал рыбака, который провел ночь в воде, цепляясь за пенопластовый ящик холодильника.

— Когда его нашла береговая охрана, он был уже в пяти милях от Муир-бич. Пробыл в воде четырнадцать часов. Знаешь, что он надумал, чтобы согреться?

— Н-нет.

— Переехал жить в Коста-Рику, кха-кха-кха!

Сицилийские рыбаки занесли в Калифорнию средиземноморские фелуки, и «Рамми нэйшн», выстроенная по так называемому монгрейскому дизайну, сохранила большую часть старинных очертаний. Но ее латинский парус сменил одноцилиндровый дизельный двигатель, который только-только оставлял под собой место для провонявшего спального мешка и керосинки. Лодка снаружи выглядела как новенькая, а внутри была развалиной. Воздух под палубой пропитался запахом плесени. Здесь то и дело жужжала переносная донная помпа. На виду были разбросаны клеточки для Сверчков, ведра для наживки, пивные бутылки и всяческие рыбацкие принадлежности вместе с треснувшими бутылками из-под кетчупа и пустым ресторанным держателем для салфеток. Ржавая шлюп-балка для вытягивания ловушек на бушприте по правому борту выглядела так, будто прослужила все семьдесят пять лет. Единственными удобствами были: спальный мешок, судя с виду пострадавший от разрыва осколочной гранаты, стадионная подушечка, которую Дэйв подкладывал под голову, переносной телевизор и два ящика для льда. По полочкам и в ниши совершенно по-беличьи были распиханы консервные банки, лекарства, одежда и книги по морской тематике. Имелся здесь и приличный набор инструментов, потому что Дэйв работал на причалах механиком, специалистом по любым дизелям. На двери сходного трапа в дешевой рамке висело изображение злосчастного «Теймаунтского электрона» — исчезнувшего во время регаты тримарана Дональда Кроухерста. Яхта рассекала корявое море, с палубы свисали концы и тросы, на палубе ни души.

Просунув голову в сходной люк, я спокойно рассматривал эти покои, пока их владелец мазал йодом царапину у меня на бедре, что в свою очередь отчасти вернуло мне чувствительность. А когда Дэйв приступил к пулевой ране на икре с тампоном и горячим бритвенным лезвием, я обрел чувствительность сполна.

— Эти царапины, должно быть, от скоб на опоре, на которую ты вскарабкался, — сказал Дэйв. — И на руках то же самое. Конечно, я не слыхал, чтоб скобы стреляли пулями, но что можно услышать в полосе прилива.

Я переменил тему.

— Этот ялик и есть ваше второе судно?

— Не, — отозвался Дэйв, промокая йод пахнущей дизелем ветошью. — Заметил те буйки на входе?

Буйки я заметил. Но еще заметнее была десятифутовая верхушка мачты с такелажем, с антенной и радаром.

— Это мой «Полосатозадый окунь», — пояснил Дэйв, протирая рану свернутым в жгут кончиком ветоши. — Он отправился на подводные каникулы.

— Ваше второе судно на дне?

— Симпатичная, чистая дырочка, — сказал он, обозревая рану. — Должно быть, пуля в оболочке. Хоть кто-то еще соблюдает Женевские конвенции.

— Почему вы его не поднимете? — спросил я.

— А зачем? Все равно снова потонет.

Около половины десятого мы выгребли на берег, и я постоял под чуть теплыми струйками душа на причале, сколько мог вытерпеть. Потом я оделся, и Дэйв загрузил себя и меня в свой пикап — сухопутную версию всего его флота, — разъеденный коррозией полутонный «джи-эм-си», купленный на городском аукционе. Две тонны барахла — или три, если считать ржавчину, и одна — ценностей, кузов полон был ящичков для инструментов, аппаратов для дуговой сварки и двух футов мусора, включавшего вездесущие весла. Был еще стеллаж для материалов на железных уголках, заводная ручка для мотора, трубчатая струбцина на заднем бампере, грейдерный буксирный трос и вращающаяся оранжевая мигалка на крыше кабины.

Когда мы вышли на Фолсом-стрит, я от слабости и холода навалился на Дэйва, как пьяный, и стал ругаться. Дэйв, поддерживая большую часть моего веса, тоже ругался от всей души. Разодранные штанины моих джинсов, щедро измазанные кровью и йодом, клочьями болтались ниже колен. Волосы у меня свалялись и запеклись от соли. Прямой солнечный свет так больно бил в глаза, что Дэйв пристроил мне на нос очень темные солнцезащитные очки. Пешеходы обходили нас стороной.