Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

— Обязаны, если сила за мной и власть, а не одна босоногая бреду, еще и беглянкой. Выбор свой я уже сделала, не барыня больше я. Лишь премного буду вам благодарна, если по приезду сюда солдат семейства Брусиловых вы про меня не вспомните.

Во время разговора сковороды почти опустели, в кувшинах не осталось сыта. Варя поднялась, аккуратно убирая на стол пару крупных блинных крошек с юбки.

— Мне пора. Ульяна, покажешь дорогу заброшенному тракту?

Девушка суетливо кивнула, пытаясь запихать за щеку больше, чем половину широкого блина, поднялась следом. Варвару окликнул мужчина.

— Погоди ты, барыня, повремени. К полудню я по тракту этому поеду. Встреча с купцом у меня на границе губернии — привезет он мне Барановские ситцы с Владимирской губернии. Говаривал, что тайны их производства знает. Баженка моя — мастерица на все руки, глядишь, в стократ лучше сумеет платков наделать, не придется нам тужить, зажиточными станем. Я уже и овец пуховых присмотрел, и все пригодное для работы. — В голосе его звучала неприкрытая гордость, взгляд скользнул на пытающуюся погасить улыбку жену. Та напоказ нахмурила брови, да только в уголках глаз лучилась радость. Вера мужа ее окрыляла.

— Ага, а сам помрешь с голоду вместе со всем семейством. Кормить тебя кто будет, как работой займусь?

— А на что я столько дочерей делал? Кто-то, да подменит…

Их веселая перебранка продолжалась все время, пока женщина протирала заляпанный стол пресловутой тряпкой, а Ульяна уносила пустые сковороды и отлучалась покормить кур, которым повезло пережить знакомство с барыней.

Звонкий смех бегающих детей, гвалт и хохот не позволяли ей размышлять, гасили все дурное, что стремилось выкарабкаться из углов, впиться в душу Вари, разрывая на ошметки. И она улыбалась. С удивлением крутила новую куколку под серьезным взглядом шестилетней малышки. А затем еще одну — братцу и малой трехгодовалой сестрице.

А внутри так сжималось, тянуло…

Бажена была немногословна — ее грузное тело удивительно ловко проносилось по хате безудержным вихрем, останавливаясь лишь чтоб поддеть ухватом новый горшок или стряхнуть со стола крошки. Кажущаяся суровой, даже среди забот она не забывала одаривать детей мимолетной лаской. Вот растреплет макушку десятилетнего сына, отливающую мягкой медью, вот погладит вдоль острых выпирающих позвонков тринадцатилетнюю дочь, кропотливо работающую за прялкой.

Неужто от таких людей Господь отвернулся? Почему существо в их деревне лютует?

Она знала это место. Где-то на границе сознания мелькал образ маленькой деревянной церквушки и широкой улицы. Она помнила узкий загиб дороги, на котором непременно застрянет телега, располосует землю колесами у самого въезда на центральную улицу. Сознание игралось с ней, не иначе.

Варвара сама не заметила, как вопрос сорвался с губ:

— Видела я, как кликушу в себя отец преподобный приводил, Ульяна сказала, частенько у вас это бывает? Что матушка моя сказала?

Ворошившая капусту в узкой кадке женщина вздохнула, отерла пот со лба рукавом рубахи и, накладывая в горшок заготовки для кислых щей, коротко ответила.

— Ничего, барыня. Уверилась она, что медведь в селе орудует, у нас косолапых частенько в лесу встречают. Только хуже сделала — отправила охотника, а тот, криворукий, молодого зверя подстрелил. Добить не добил. Теперь наши в лес лишний раз не суются — пока дойдет подранок, ходить там опасно. Задерет. А хозяин болотный как шастал, так и шастает, чтоб леший его забрал… — Звонко ударилась о глиняное дно луковица, женщина взялась за прихват, отправляя горшок в пышущую жаром печь. — Не берет его ни полынь, ни молитвы. Хоть кол на лбу чеши, приходит со свитой своей болотной нечисти да живодерствует. Половина сельчан умом повредилась да бесам добычей стала — бабы кликуши, мужики — миряки. Вторая носу из избы высунуть боится. Вот уж славное время настало.

Варя нахмурилась, поудобнее перехватила вдоль ребер ерзающую на ее руках заигравшуюся с куваткой девочку. Что-то не давало ей покоя, мучило. Разве способна нечисть дотянуться до людского сознания? Почему раз за разом бабка показывала ей одни и те же картины, бродила по снам, крутила до тошноты, до головокружения широкий оскал и разворот костлявых бледных плеч? Варя помнила глаза твари. Они отличались от взгляда прочей нечисти — в них не плясала безумная жажда, нет, огонь ненависти был ледяным, выжидающим, расчетливым. Что-то важное. По-иному и быть не может, она верила в знаки судьбы.

— А найти его как? Как позвать?

Тихий вопрос камнем ударил в спину крепостной, она крупно вздрогнула. Гулко упала заслонка, прижала пальцы женщины, и та разразилась ругательствами. По крайней мере стало ясно, в кого красноречивой уродилась Ульяна.

Забылось и то, что Варвара — барыня, и то, что с гостями подобает вести себя почтительно и добросердечно. Широко распахнутые серые глаза прибили ее к месту, сколько ж в них животного ужаса плескалось.

— Ты вот что, девка, не дури. Не позвать его никак — ни молитв не слышит, ни увещеваний или обещаний. Знаешь сколько даров на узкой тропке, что к болоту ведет оставлено? Мясо то даже волки не берут, гниет, смердит, разводит толпы мух. Он ни разу не откликнулся, ни одной монетки не взял, ни единого дара. Чем уж наши его задобрить только не пытались. Голодный? Так овец жри, коров, что ты на людей кидаешься… Мы сами вторую козу ему в дар снесли, козлят только зря осиротили. — Разочарованно махнув подрагивающей рукой с покрасневшими от удара пальцами, она затолкала выбившуюся прядь волос обратно под косынку, обмахнула ладонями раскрасневшееся от жара печи лицо. — Кровь ему надобна. Одной крови он жаждет, смертей человеческих. Нет у этой твари ни сердца, ни души, ничем ты его не прельстишь. Оно тебе и не надобно, если страшной смерти не ищешь, он страданиями, девка, наслаждается.

Дверь в избу резко распахнулась, заставляя подпрыгнуть обеих. Девочка на руках Варвары расхохоталась и еще пару раз подпрыгнула, подбивая барыню покатать ее на коленях. На пороге стоял Василий, переводил озадаченный взгляд с жены на гостью.

— Чегой-то вы бледнеете, под поганок перекидываетесь? Айда, барыня, на телегу. Я и сена больше настлал, мягонько, как на перине домашней будет, дороги не заметишь.

Коротко кивнув, Варвара поднялась, мягко ссадила с рук малышку на высокую скамью и направилась к двери быстрым шагом. Прощания не были нужны ни ей, ни тем более занятой женщине. Замявшись у порога, она повернула голову:

— Не волнуйся, Бажена, не тронет вас болотный хозяин, меня чутье редко подводит. Счастливую жизнь проживете, полную.

— Твои слова да в уши