Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

— Только платье скинь, перемажешься сенной пылью так, что вовек не вытрясешь. Варвара равнодушно потянула завязки вниз. Зашелестела под тонкими пальцами ткань, невесомо выскальзывали из петелек черные пуговицы. Она не дала вещи упасть к ногам, ловко перехватила и бережно перекинула через руку, намереваясь сложить. Рассеянно занятая своим делом, она могла думать лишь о жалких крохах сна, которые удастся вырвать у этой ночи. Совсем скоро забрезжит рассвет и ей придется идти дальше. Нужно спастись.

Поглощенная удручающими рассуждениями, она не заметила, как в ужасе расширились глаза Ульяны, разглядевшей кровавое пятно на белоснежном исподнем. Как та попятилась, прижимая руки к губам в охватившей ее жалости.

— Кто с тобой так поступил?

— Жених… — Коротко, отстраненно. Она ведь сама так решила, чего теперь плакаться? Ее выбор, никто за волосы не тянул, по койке не разлаживал. Сама виновата, что смелости достать нож глубокой ночью не хватило. На ней вина. И на Грие, голос которого до сих пор направлял, заставлял руки дрожать, а сердце болезненно сжиматься.

Она не успела понять, когда девчонка метнулась вперед, вбилась курносым носом куда-то меж лопаток, прижимаясь к выступающим из-под легкой ткани позвонкам.

— Мне очень тебя жаль, пошли, ополоснешься, а я найду во что переодеться.

Крепостная… Не знающая манер, грубая и неотесанная. Сейчас она показалась Варваре самым прекрасным существом — она вела ее к бане.

— Ты не пужайся только, баннику в пояс поклонись, попроси с друзьями повременить, выгнать. Я рядышком в предбаннике посижу, пока ты в помывочной будешь. Будет нужно что — кричи. А начнет по голове плясать, так я молитву знаю, мигом его отважу.

Богатая на нечисть ночь. Такой скоростью к завтрашнему полудню ее сам дьявол не испугает.

Сорочку Варвара стянула без стеснения, словно гремучую змею резко отбросила от себя под лавку в предбаннике. Ульяна же, будто позабыв свои обещания, выскользнула наружу, послышался шум быстро отдаляющихся ног.

Глинка шагнула в помывочную.

Воздух здесь был горячий, но пара не было. Жар расслаблял изнывающее уставшее тело, зазудела, зачесалась не до конца поджившая рана на груди и животе. Варя неосторожно поддела краешек струпа у ключицы ногтем, потянула отрывая, обнажая розоватую тонкую кожу.

Никого в бане не было. Но она поклонилась — так низко, как только было способно израненное уставшее тело. Губы беззвучно зашевелились:

«Ну здравствуй, дух банный, дедушка банник. Придержи гостей своих, дай прогреть кости.»

Будто отвечая ей, по ногам скользнул мягкий сквозняк, лизнул горячими языками щиколотки. И Варя уселась на лавку. Прикрыла тяжелые набухшие веки, с нажимом растерла их пальцами. Глубоко вдохнула, выдохнула. И взялась за большой неказистый кусок мыла.

Сначала аккуратно растирая, массируя. Но с каждым мигом движения ее становились резче, ожесточеннее. Хотелось содрать всю кожу, наизнанку себя вывернуть. Стереть начисто, забыть нежеланные касания, жадные поцелуи, укусы и низкие хриплые стоны. Кожа покраснела, касаться ее стало больно, а Варвара все терла и терла, задыхалась в собственной горечи и злобе.

Слишком глубоко, не достать, не выдрать. Забралось внутрь и давит, душит. Ненависть ее стала такой громадной, так переполняла, что тело грозило разодраться на ошметки, не вобрать всю, никуда от нее не деться.

Разгоряченная, с пылающими глазами, она не услышала тихого скрипа дверных петель — успела вернуться Ульяна. А затем в ногу резко вцепилась чужая рука. Варвара дернулась, опустила голову, заскакало по полу выроненное мыло.

Сморщенная, сухая и черная, с обломками ногтей, скрюченными набухшими суставами. Не банник — его ночной гость, мелкий бес. Держит крепко, еще немного и затрещат кости, порвутся жилы, размозжится мясо. Царапает, перебирая по тонкой косточке пальцами.

«Страха моего хочешь? Не получишь, нету сил бояться.»

— Прочь пошел! — Кричит так, что собственный голос пляшет эхом, отскакивает от стен, бьет по ушам яростью. И заложены в него толики силы. Животворящей и умертвляющей, создающей и разрушающей. Прямой, как удар топора.

Из-под лавки слышится истошный визг, черная кожа покрывается бурлящими пузырями, и рука отдергивается. Дверь в этот же миг распахивается, а на пороге замирает испуганная крестьянка, прижимающая к себе сверток с простой небогатой одеждой.

— Помилуй господи, что это было? Испугалась?

Варвара наклонилась, опустила острый подбородок на колени и заглянула в темноту под лавкой. Оттуда на нее смотрела нечисть: острые иголки зубок, горящие ненавистью и испугом глаза, мелкие, словно нити весенней паутины, тонкие конечности и обтянутые черной кожей острые плечи. В иной день ее бы это напугало, потянуло во мрак, из которого вынырнуть помогают лишь нюхательные соли.

Сегодня она видела монстра пострашнее. Она делила с ним ложе.

— Скорее я напугала его.

Маленькая тварь зашипела, словно дикая кошка, широко распахивая рот. А затем проворно юркнула в угол, растворилась в тенях. Вот он был, и вот уже на его месте лишь свернутый от тепла сухой березовый листик. Варя пожала плечами.

— Вот поэтому ночью ходить мы и не решаемся. Дедушка банник своих друзей приглашает. Пирует по ночам в банях нечистая сила, но сегодня пришлось. Ты была… Совсем… — Глаза девушки забегали, она нервно сглотнула слюну и опустила голову. Варвара понимающе кивнула.

— Что было, то уже неважно. Переночую и в путь двинусь, спасибо тебе, Ульяна, что спасла с женихом своим и приютила на время.

Она тяжело поднялась со скамейки, пальцы коснулись дрожащих рук, мягко забрали одежду. Та оказалась почти впору, но к телу была непривычной: колкой, шершавой. Не скользили ткани по коже, оставляя легкую прохладу, не облегал ребра ненавистный корсет, крой не обнажал разворота ключиц. Рубаха из поскони[3] натирала нежную новую кожу, образовавшуюся на месте струпьев, колола где-то промеж лопаток, заставляя нервно ими поводить. Юбка была такой же грубой, темно-серой, она не доходила высокой и тонкой Варваре до щиколоток, зато пояс пришлось подтянуть потуже на выпирающих ребрах и впалом животе.

Семья Ульяны жила совсем бедно, раз их сбережений не хватало даже на пестрядь[4].

Оглядев ее, крепостная удовлетворенно кивнула и выскочила из бани, суетливо перекрестившись. Варвара устало улыбнулась, шагая следом. Кому ж из них подобало пугать суетливую нечисть? Ежели на деревнях и селах с подобным люди сталкиваются постоянно, так чего не свыклись? Так чураются.

Поспать ей болтливая девчонка так и не дала: до рассветных петухов расспрашивала о том, что стряслось и как теперь Варвара жить собирается. Она решила открыться. Рассказала все, как на духу. Про ведьмовство лишь опустила, ни к чему подобное суеверной крестьянке знать.

Взлетали вверх тонкие кисти, то и