Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ничего не понимаю. Это философия! Мне казалось, что у наших солдат нет основания быть недовольными офицерами. Им у нас живется неплохо. Неравенство? Во Франции, в демократической стране, капрал матерно ругает солдата, какого-нибудь маркиза или герцога, и тот не обижается».
«Мы, вольноопределяющиеся, тоже не обижаемся, когда вы нас ругаете, потому что мы добровольно, сознательно подчиняемся вам, а они служат по принуждению, они «серая скотинка», которую вы дрессируете, и им это не нравится».
«Нет, вы ничего в русском солдате не понимаете. Мы воспитываем в них лихость, удальство, смелость, молодечество, и они охотно учатся этому. Они презирают только слабых, трусливых, неженок, белоручек, и пойдут в огонь за храбрым офицером. Германская армия считается лучшей по дисциплине. А какое там уважение к солдатской личности и сострадание? Один мордобой, а у нас мувмант. Прошлый год на маневрах Гагарин (опять Гагарин) упал с лошади и не мог встать, нога запуталась. Я подскочил и кричу: «Есть мувмант, Гагарин?!» – «Есть, ваше благородие», – отвечает он, лежа под брюхом лошади. А Мейендорфа (опять Мейендорф!) спрашиваю на днях: «Как дела, Мейендорф?» – «Отлично, ваше благородие». – «Экзамены сдаете?». – «Проваливаюсь, ваше благородие!». – «На что надеетесь?». – «На мувмант, ваше благородие!».
От всего этого полупьяного разговора у нас с Штукенбергом осталось впечатление, что все же нас с ним господа офицеры не считают вполне безнадежными в плане «мувманта». Иначе Перфильев к нам не пришел бы. Говоря же о Мезенцевых, Перфильев делал такое грустное лицо, что было ясно, что их даже не пытаются воспитывать.
«Мувмант» мы поняли так, что в той игре в солдатики, в которую мы включились, поступив служить в гвардейскую конную артиллерию, мы, несмотря ни на что, неизменно должны делать веселое лицо и изображать лихость во всех случаях жизни. Я принял этот тезис с некоторыми оговорками: шута разыгрывать на потеху офицерам не буду и в приятели им напрашиваться не хочу. Мысль об игре в солдатики мне понравилась. Действительно, для того, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, служить можно было только играючи, отнюдь не относясь к этому серьезно, как к делу.
Я думаю все же, что корень неприязни солдат к офицерам надо было искать не столько в социальном неравенстве (барин и мужик), сколько в экономическом. Мне не раз приходилось слышать от наших солдат страшную правду и упреки в адрес офицеров, прогуливающих большие суммы денег:
«Он (Линевич) вчера в собрании пропил и проиграл пятьдесят рублей, а мой отец в деревне за год таких денег не зарабатывает». А донцы рассуждали так: «Вот офицеры пьют шампанское по пять рублей бутылка, а она, как квас. Сколько его выпить надо, чтобы захмелеть? А пили бы царево вино. Его на один рубль выпьешь (три бутылки) и очумеешь, а ему, вишь, воспитание, не позволяет. Кто его тогда уважать будет за рубль-целковый. Известно – дворянство».
Штукенберг достиг больших успехов в мувманте. Его очень полюбили офицеры, между прочим и за то, что он умел хорошо пить. В войну 1914 года он, будучи прапорщиком запаса, прикомандировался к 2-й батареи и прослужил в ней до 1917 года. Когда была организована особая кавалерийская дивизия, посланная через Персию на Ближний Восток для связи с английской армией, начальник дивизии кн. Белосельский-Белозерский взял Штукенберга к себе адъютантом. Князь был женат на англичанке и сам больше походил на английского лорда, чем на русского генерала, рюриковича. Додя ему очень понравился своим английским видом. Тут, конечно, свою роль сыграло и виски без содовой, и трубка, и мыло «Пёрс», и особенно бриджи. Штукенберг благополучно вернулся в 1918 году из персидского похода в чине штабс-капитана. Я виделся с ним после этого все го лишь один раз. Записываю со слов Штукенберга очень любопытный рассказ, как 2-я батарея приняла переворот 25 октября.
«2-я батарея вместе с некоторыми другими воинскими частями оставалась верной Временному правительству и стояла у Пулковских высот, охраняя от Красной Гвардии подступы к Петрограду. И вот к нам являются парламентеры с белым флагом. Их глава, матрос балтийского экипажа, попросил собраться всех офицеров и обратился к нам с такой речью:
«Господа офицеры, мы пришли к вам заявить, что Временного правительства, которое вы охраняете, больше нет. Новое рабоче-крестьянское правительство, организовано во главе с дворянином Ульяновым-Лениным. Вам мы предлагаем остаться служить новому правительству, а кто не хочет, может идти домой без всякого принуждения». Я точно сохранил в памяти слова матроса. Ему стали задавать вопросы, на которые он очень бойко и грамотно отвечал. Он предложил передать ему все имущество батареи вместе с пушками и конями, что и было тут же сделано. Матрос и другие парламентеры держали себя вполне корректно. Офицеры говорили между собой, что если все большевики такие, как этот матрос, то с ними ещё можно жить»…
Однако позднее все офицеры 2-й батареи, кроме Гагарина, оказались в эмиграции. Зная Штукенберга, я не думаю, чтобы он враждебно выступал против советского строя. Для этого он был и достаточно умен, и достаточно… ленив.
Перфильев, кроме «мувманта», учил нас науке пить вино. Он показал нам, что нельзя пить глотками, а надо вливать вино в горло. Для этого надо тренироваться, чтобы вино не попало в дыхательные пути. Должен признаться, что этим искусством я не овладел, и не очень к этому стремился.
Второе правило, которое преподал нам начальник, было уменье никогда не пьянеть. Для этого надо прочистить желудок, освободить его от вина при помощи двух пальцев засунутых в рот. «Не ждите, когда вас потянет в уборную, а идите туда заранее». Перед большим пьянством бывает полезно выпить рюмку постного масла, чтобы смазать стенки желудка, и тогда не опьянеешь, только очень будет болеть голова.
Перфильев напомнил нам, что несмотря на выпитое вино, мы должны утром, как всегда, вовремя быть на уборке коней! Воинский дух и чувство долга проверяется вином. Надо заметить, что командир наш не ушел от нас, а убежал, вдруг сорвавшись с места. По-видимому, он почувствовал себя не хорошо, но не хотел этого нам показать.
Должен признать, что подняться на утреннюю уборку мне было не легко. Я посылал все и всех к черту и не хотел вставать. Додя вылил на меня кувшин воды и
