Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим помощником Линевича был Николай Александрович Барановский. Очень неповоротливый, всегда как-то стеснялся и краснел. Прежде, чем что-нибудь сказать, он долго сопел и фыркал. За это его прозвали «морж», и лицом он был похож на это симпатичное животное.
Н.А. Барановский кончил Александровский лицей. Был вольноопределяющимся. Держал офицерский экзамен. Был женат на Н.Е. Бюцовой, дочери дипломата, очень не глупой и милой даме. Н.Е. Барановская была маленького роста, очень худенькая и немного сутулая. На голову она одевала большой капор с кружевами, из под которого зимой довольно комично торчал ее большой нос. Солдаты всегда подсмеивались над ней, а донцы выражали свое крайнее удивление, как это Барановский мог взять себе такую «плохую бабу». «Что с неё толку?» – говорили они. В обращении Барановский бывал грубоват, лишен тонкости и такта. Кроме того, он был чрезвычайно рассеян. Про него рассказывали, что он однажды поцеловал по рассеянности руку начальника штаба гвардейского корпуса, генерала Гулевича. Будто, поднимаясь по лестнице на вечер к начальнику штаба, Барановский обдумывал, кому там надо будет целовать руку: «Конечно, генеральше. А ему, генералу? И ему тоже: ведь он же женат», – так рассудил этот морж! Как известно, в старину в светском обществе было принято целовать руку только замужним женщинам. По аналогии с этим обычаем Барановскому почему-то бросилось в голову, что и женатому генералу тоже следует поцеловать руку! По этому поводу в офицерских кругах очень веселились, поскольку ходили слухи, что в своей личной жизни Гулевич был более похож на женщину, чем мужчину.
У Н.А. Барановского был брат Василий Александрович, бывший правовед, типичный белорусский помещик. У него была страсть к конским скачкам. Ежегодно великим постом он приезжал в Петербург, чтобы скакать на конских состязаниях (concour hippiques) в Михайловском манеже. На протяжении нескольких лет Барановский скакал на сером коне – «Филарете» – и никогда никаких призов не брал. Но это его совсем не смущало, и он продолжал упорно скакать каждую весну. По имени коня этого Барановского стали звать Филаретом. Впрочем, он был очень добродушный и чуткий человек.
Мать Барановского была московского купеческого рода, из семьи известного книгоиздателя Сабашникова.
Совсем незаметной фигуркой был третий офицер команды, Энден-младший. Очень подвижный, маленький, шустрый офицерик, только что окончивший Пажеский корпус. Его прозвище было – Чижик, хотя он более был похож на воробья. Не знаю, куда он потом делся.
Из других офицеров-артиллеристов Павловского гарнизона мы чаще всего встречались с полковником бароном Велио, командиром пятой батареи. Это был сумрачный, хмурый, всегда как будто чем-то недовольный человек. Лет ему было около сорока. Немного сутулый, плотный, ходил, опираясь на палку, похожий больше на помещика чем на офицера. Смотрел он как-то боком, исподлобья. Однако солдаты знали, что стоило только Велио увидеть жену генерала Геринга, как сумрачный полковник весь преображался, подтягивался, лицо озарялось светлой улыбкой, глаза смотрели весело, и весь он молодел лет на двадцать. «Quid non facit amor»[33], – писал поэт Овидий. Солдаты пятой батареи очень внимательно следили за романом своего командира для того, чтобы в счастливую минуту выпросить у него что-нибудь такое, в чем в другое время хмурый полковник наверно бы отказал им.
Мы всегда бывали рады, когда приезжали какие-нибудь офицеры из Петербурга в гости к нашим. Тогда занятия заканчивались раньше или проходили уже только под командой вахмистра. Начиналось гулянье в собрании с песенниками. Всякие вечерние занятия откладывались или проходили без офицеров, что всегда было очень приятно.
Одним из частых гостей, посещающих Павловский гарнизон, был известный в гвардейских кругах ротмистр Алексей Панчулидзев. Он состоял адъютантом какого-то высокого начальника, и вся его служба проходила в том, чтобы посещать по очереди офицерские собрания гвардейской кавалерии. Он был очень глуп, что не мешало быть очень самоуверенным и довольным собой. Он так привык к успеху в высшем свете, что потерял чувство самокритики, глубоко веруя в то, что все, что делает и говорит, всем очень нравится.
Алексей Панчулидзев был сыном Евгения Алексеевича Панчулидзева (о нем чуть дальше) и состоял ктитором церкви Удельного ведомства, самой фешенебельной в Петербурге. Про священника этой церкви рассказывали, что, проходя во время службы с крестом по храму и обращаясь к прихожанам, чтобы его пропустили, он говорил: «Pardon, madame, pardon monsieur».
Панчулидзев-отец служил в лейб-гусарах, но ушел в отставку, заплатив несколько десятков тысяч рублей долга за своего однополчанина. Кажется, это был полковник Котляревский. В этом полку был обычай отвечать всем офицерам за долги одного. Котляревский служил в эскадроне, которым командовал Николай II, будучи наследником. Когда Котляревский разорился и должен был уйти из полка, то царь назначил ему пожизненную пенсию из собственных, «кабинетских» средств в размере трех тысяч в год.
Я встречал этого Котляревского, когда потом служил в Борисоглебске (Тамбовской губернии). Он производил впечатление очень скромного и тихого человека. Глядя на него, трудно было себе представить, что он мог «прогулять» свое большое состояние, да еще наделать долгов. Судьба Котляревского сложилась трагически. После Октября он продолжал жить в усадьбе своих друзей. Его никто не тревожил. Но вот, в 1920 году, появилась банда Антонова. Её лозунг был: «Бей жидов, офицеров и комиссаров». Котляревский погиб.
Появление Алексея Панчулидзева в нашем манеже сопровождалось веселыми оживленными возгласами офицеров. Наша смена брала барьеры. Линевич обратился к Панчулидзеву, пожимая его руку: «Ты как раз во время. Сейчас ты нам покажешь, как надо брать барьеры».
«А что же, ты думаешь, что я не возьму ваш паршивый барьерчик. Ты знаешь, что на парфорсной охоте у графа Эстергази я получил почетный бант…»
«Подайте коня его высокоблагородию», – распорядился Линевич. Панчулидзев лихо вскочил на лошадь, поднял её в галоп, сделал круг и пошел на барьер, но… проскакал мимо, к великому удовольствию наших офицеров. Не смущаясь, Панчулидзев снова поскакал к барьеру и… снова лошадь закинулась.
«Она не хочет», – сказал Панчулидзев, спрыгивая на землю.
«Это не кобыла, а конь,
