Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время как Гнаде проводил депортации Мендзыжеца, 1-я рота делала то же в Лукуве. Но там командовал уже не капитан Волауф. Его отношения с Траппом становились все хуже, и майор открыто высказывал недовольство по поводу эпизода в Мендзыжеце, когда Волауф привез свою молодую жену понаблюдать за зачисткой гетто{311}. После расправы в Серокомле Волауф отвез жену в Гамбург, где провел с ней несколько дней. Вернувшись в середине октября в Радзынь, он заболел желтухой. В начале ноября погиб его единственный брат, пилот люфтваффе, а всего через несколько дней в Дрездене умер его отец. Волауф отправился на похороны в Дрезден, доложил о своей болезни и снова вернулся в Гамбург для прохождения амбулаторного лечения. Уже идя на поправку, он получил сообщение о том, что его ходатайство о переводе с фронта в тыл как единственного оставшегося сына в семье удовлетворено. Он ненадолго вернулся в Радзынь лишь в январе 1943 года, чтобы забрать вещи{312}.
Волауфу удалось вырваться из рядов 101-го резервного полицейского батальона, но его подчиненные не получили даже передышки. Совместно с полицейскими Штайнмеца из Ломазов и Парчева (3-й взвод, 2-я рота) и отрядом «хиви» они провели две депортации из Лукува: 5 октября в лагерь было отправлено 5000 человек, а 8 октября – еще 2000. Воспоминания об этих событиях резко разнятся. По словам некоторых полицейских, они стреляли лишь изредка и почти никого не убили{313}. Другие вспоминали, что стрельба была частой{314}. Одному из полицейских едва удалось спастись от случайной пули{315}. Во время первой депортации на сборном пункте (который назывался Schweinemarkt, или «свиной рынок») были убиты глава юденрата («еврейского совета»), а также несколько других влиятельных представителей еврейской общины. Многих из тех, кому удалось спрятаться при первой депортации, обнаружили и депортировали три дня спустя{316}. Кто-то из полицейских посчитал, что депортация из Лукува была «гораздо более дисциплинированной и гуманной», чем августовская депортация из Мендзыжеца, но это мало о чем говорит, учитывая беспрецедентную жестокость последней{317}.
После первых депортаций взвод Штайнмеца вернулся в Парчев, а штаб батальона был переведен из Радзыня в Лукув. 6 ноября лейтенант Бранд и гауптвахмистр Юрих следили за отправкой последних 700 евреев из Коцка в Лукув. Юрих, обнаружив, что многие обитатели гетто сумели спрятаться, прямо на месте выстрелил главе юденрата в голову. Как и во время отправки из Радзыня в Мендзыжец, в качестве транспорта использовались конные подводы, которые добрались до Лукува лишь поздней ночью{318}.
Завершающая депортация от 3000 до 4000 евреев из Лукува началась на следующее утро, 7 ноября. Вся операция заняла несколько дней{319}. Угоняемые евреи, у которых больше не было никаких сомнений относительно ожидавшей их участи, пели: «Мы едем в Треблинку». В отместку за то, что еврейская полиция гетто не сообщила о спрятавшихся людях, немецкие полицейские расстреляли от 40 до 50 человек{320}.
Судя по всему, во время этой последней депортации многие упорно пытались спрятаться. После того как поезда уехали, полиция безопасности прибегла к хитрости, чтобы выманить оставшихся евреев из их укрытий. По всему гетто объявили, что будут выдаваться новые удостоверения личности. Всем, кто явится за удостоверением, сохранят жизнь, а те, у кого при проверке этих документов не окажется, будут тут же расстреляны. Надеясь получить пусть и короткую, но передышку между депортациями, отчаявшиеся люди выбирались из укрытий и шли регистрироваться. 11 ноября, когда набралось не менее 200 евреев, их вывели на окраину Лукува и расстреляли. Еще одну группу собрали и расстреляли 14 ноября{321}.
Личный состав 101-го резервного полицейского батальона оказался причастен как минимум к одному, а может, и к обоим расстрелам. Поскольку Трапп с основным составом 1-й роты, по-видимому, находился где-то в другом месте, Бухман временно остался без покровителя. Его, как и почти весь нестроевой состав – писарей, связистов и водителей, которым прежде удавалось избегать прямого участия в массовых расправах, – внезапно мобилизовали сотрудники местной полиции безопасности. В отличие от ветеранов карательных акций, у которых к осени чувства уже притупились и потому воспоминания были расплывчатыми, у тех, кто участвовал в казни впервые, события того дня в Лукуве врезались в память{322}. Один полицейский вспоминал, что слухи о предстоящем расстреле распространились еще ночью.
В тот вечер к нам в гости приехала концертная бригада берлинской полиции – так называемая «добровольная помощь фронту». В бригаду входили музыканты и эстрадные артисты. Ее участники тоже слышали о предстоящем расстреле евреев. Они просили и даже настойчиво упрашивали допустить их к участию в казни. Эта просьба была удовлетворена{323}.
На следующее утро Бухман вернулся с совещания командиров и повел своих людей к зданию полиции безопасности, находившемуся у входа в гетто. Полицейские встали в охранение по обеим сторонам улицы. Железные ворота гетто распахнулись, и оттуда выгнали несколько сотен евреев. Полицейские повели их за город{324}.
Для следующей колонны евреев требовались новые охранники. Нестроевой состав батальона получил приказ прибыть в штаб полиции безопасности. Несколькими днями ранее из окон школы, в которой их разместили, они наблюдали за тем, как мимо них в сторону железнодорожной станции конвоировали евреев Лукува. Теперь настала их очередь делать то же самое. Полиция безопасности передала им группу евреев численностью от полусотни до ста человек, и их тем же маршрутом повели из города{325}.
Тем временем первая колонна свернула с дороги и по тропе вышла на открытую поляну с песчаной почвой. Офицер СС дал сигнал остановки и приказал заместителю Бухмана Гансу Пруцману* приступить к расстрелу. Пруцман сформировал
