Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Траппу не удалось сразу же выхлопотать для Бухмана перевод обратно в Германию, но он обеспечил лейтенанту защиту и удовлетворил его просьбу о неучастии в акциях против евреев. Бухман квартировал в Радзыне в том же здании, где размещался штаб батальона, так что было несложно изобрести такую процедуру взаимодействия, которая исключала бы случаи прямого «неисполнения приказа». Всякий раз, когда планировалась очередная карательная акция, приказы из штаба передавались непосредственно заместителю Бухмана гауптвахмистру Грунду*. Грунд спрашивал Бухмана, желает ли тот быть вместе со взводом во время очередной акции, лейтенант понимал, что предстоит очередная расправа, и отказывался. Таким образом, его не было в составе 1-й роты ни в Мендзыжеце, ни в Серокомле. Но события в Тальчине начинались не как акция против евреев, и Бухман находился в школе, когда Трапп проводил отбор среди поляков. Правда, последний не случайно отослал Бухмана обратно в Радзынь перед тем, как начались расстрелы евреев из Коцкого гетто.
В Радзыне Бухман не пытался скрывать свои чувства. Напротив, он «был возмущен тем, как обращались с евреями, и при каждой возможности открыто высказывал это»{283}. Окружающим было очевидно, что Бухман – «закрытый», «тонко чувствующий» человек, «типичный гражданский» без малейшей склонности к военной службе{284}.
Тальчин стал для Бухмана последний каплей. Вечером, когда он вернулся в расположение, дежурный хотел доложить ему, но Бухман «сразу же ушел в свою комнату и заперся в ней». Дежурный вспоминал: «Он не разговаривал со мной несколько дней, хотя мы хорошо друг друга знали. Он был очень зол и горько сетовал, говоря что-то вроде: “Больше я не стану заниматься этим дерьмом. Я сыт им по горло”»{285}. Но жалобами Бухман не ограничился. В конце сентября он подал рапорт напрямую в Гамбург, прося срочно перевести его на другое место службы. Он не мог больше заниматься этой «чуждой полиции» работой, которая поручалась его подразделению в Польше{286}.
Если Трапп терпел поведение Бухмана и защищал его, то реакция других полицейских батальона была смешанной. «Среди моих подчиненных многие понимали мою позицию, прочие же отпускали в мой адрес пренебрежительные замечания и смотрели на меня свысока»{287}. Но некоторые последовали его примеру и заявили ротному гауптвахмистру Каммеру, «что больше не могут и не желают принимать участие в подобных акциях». Каммер не стал составлять на них рапорт. Вместо этого он наорал на них, назвав «засранцами», которые «ни на что не годны». Однако по большей части он все же освободил их от участия в дальнейших карательных акциях{288}. Поступая так, Каммер следовал примеру Траппа, который тот показал с самого начала. Пока людей, готовых заниматься порученной им кровавой работой, хватало, гораздо проще было пойти навстречу Бухману и его подражателям, чем делать из этого проблему.
Глава 12
Депортации возобновляются
К концу сентября 1942 года 101-й резервный полицейский батальон успел принять участие в расстреле примерно 4600 евреев и 78 поляков. С его помощью около 15 000 евреев было депортировано в лагерь смерти в Треблинке. Эти цифры – результат восьми кровавых акций, проведенных на протяжении трех месяцев. В трех случаях – во время первой депортации из Парчева, расстрела в Ломазах и депортации из Мендзыжеца – полицейские действовали совместно с подразделениями «хиви» из числа травниковцев. Остальные пять акций – Юзефув, вторая депортация из Парчева, Серокомля, Тальчин и Коцк – проводились полицейскими самостоятельно.
В памяти участников эти акции не смешались: полицейские могли в подробностях описать каждую из них и довольно точно указать дату. Однако в период с начала октября по первые числа ноября 101-й резервный полицейский батальон резко активизировал деятельность. Акции следовали одна за другой, и в ходе операций по зачистке гетто Радзыня и окрестностей депортировались десятки тысяч евреев. Поэтому события этих недель очень сложно реконструировать. В воспоминаниях полицейских одна акция накладывалась на другую, границы между ними стирались. Они еще помнили какие-то особо яркие происшествия, но уже не могли встроить их в хронологическую последовательность отдельных операций. Моя реконструкция этой стремительной череды событий, с которой приходилось соотносить запутанные воспоминания полицейских, основана в первую очередь на исследованиях, проведенных сразу после войны польско-еврейским историком Татьяной Брустин-Беренштейн и Еврейским историческим институтом в Варшаве{289}.
В начале сентября в схему дислокации полиции порядка в округе Люблин были внесены изменения. Был создан четвертый сектор безопасности, включавший три района на восточной границе округа: Бяла-Подляска, Хрубешув и Хелм. Это позволило перевести 1-й и 2-й взводы 2-й роты Гнаде из района Бяла-Подляски в поселки Мендзыжец и Комарувка на севере Радзыньского района{290}.
В последнюю неделю сентября большая часть оставшихся в Бяла-Подляске евреев отправилась вслед за 2-й ротой: их схватили и перевезли в теперь уже почти пустое Мендзыжецкое гетто{291}. В сентябре и октябре «транзитное гетто» в Мендзыжеце «пополнялось» также за счет поселков Радзыньского района и, кроме этого, Комарувки, а также Вохыня и Чемерников маршрутом через Парчев{292}. Из всех этих перемещений полицейским запомнилась только Комарувка, где постоянно дислоцировался 2-й взвод 2-й роты{293}. Среди евреев Комарувки была женщина из Гамбурга, ранее владевшая кинотеатром – «Миллертор-Кино», в который часто ходил один из полицейских{294}. Вторым «транзитным пунктом» служило гетто в Лукуве, куда свозили евреев из других небольших поселений Радзыньского района{295}. Этот процесс, разумеется, был всего лишь зловещей прелюдией к новым поездам смерти, идущим в Треблинку, и началом систематической кампании по превращению северной части округа Люблин в территорию judenfrei – «свободную от евреев».
Координационным центром октябрьской «операции» в гетто Радзыньского района было местное отделение полиции безопасности под командованием унтерштурмфюрера Фрица Фишера. В июне 1942 года управление Радзыньским, Лукувским и Мендзыжецким гетто перешло в руки офицеров полиции безопасности{296}, но людские ресурсы на местах были крайне ограниченны. Радзыньское отделение и его филиал в Лукуве в общей сложности насчитывали около 40 сотрудников германской полиции безопасности и их «помощников» из числа этнических немцев. Помимо этого, в распоряжении Фишера на постоянной основе находилось подразделение из 20 «хиви», а общая численность жандармерии в Мендзыжеце, Лукуве и Радзыне составляла от
