На скосе века - Наум Коржавин

Кое-кому

Вы как в грунт меня вминаете.Не признали? Что вы знаете?Это ярмарка какая-то —Не поймешь тут, что с чего.Вы меня не понимаете?Вы себя не понимаете.Вообще — не понимаете…Впрочем, вам не до того.

Радиослушателям «Свободы»

С Новым годом!.. Годом дел и дум,Душ сближенья.С Новым годом! — сквозь напор и шум,Вой глушенья.

Между нами стены и пути,Моря рокот.Те, кто в дом ваш могут вдруг войти,В мой — не могут.

В мой — не мой… Похоже всё на бред.Мало чести.Я, устав, сбежал, увидел свет,Вы — на месте.

С Новым годом!.. Что кому дано.В славе ль, в сраме, —Всё равно мы вместе… Всё равноВесь я с вами.

Нелегко сегодня на земле,Всё — нечетко.Всё дрожит, как стрелка на шкалеВолн коротких.

Но рука не дрогнет, ищет цель,Ручку крутит.Ищет голос, как жилья в метель,Жизнью шутит.

Чуткий поиск… Тяжкая игра…Скачут цели…С Новым годом вас!.. Вы мастераВ этом деле.

С Новым годом вас!.. Сквозь боль утрат,Стыд и слабость.С Новым годом, Пресня и Арбат,Псков, Челябинск.

С Новым годом, Тула и Урал,Камни Бреста…Все места, где я не раз бывал,Где — мне место.

Там друзья — я рвусь сегодня к ним,Помня с грустью:Хоть сейчас махну в Париж и в Рим,В Омск — не пустят.

…Только счастья, что сквозь боль и стыд,Сквозь стихии —«С Новым годом!» — голос мой звучитНад Россией.

* * *

Что будет — будет… Мутен взгляд.Всё мельтешит, все мельтешат.Жизнь под наркозом быта.«Сотри случайные черты…»Но черт как раз не видишь ты:Фокусировка сбита.

Всё мельтешит. В глазах рябит.Звучат слова, чей смысл забыт…Базар! — беседа, спор ли.Гудит и пляшет всё вокруг.Сплошной бедлам!.. И только вдругЛёд чьих-то рук на горле.

Не так уж страшен этот лёд.Возьмут в «научный оборот»,Рванусь, и хрустнут кости.Но тут же мысль: «Неужто впрямьИз пушки бить по воробьям,Терять свой облик в злости?»

Но если злость как в горле кость,Пускай хоть так, но выйдет злость,Открыв дорогу боли.Ведь всё же как-то надо жить,Ведь могут вправду задушить,Лишив судьбы и воли.

Так что ж, поэт! Вставай! Гряди!На — курам на смех — Пи-Эйч-Ди[3],Шифровщиков стихии.На глубину бессвязных строк,На мутных гениев поток,Текущий из России.

Всё чушь… Но знак глухой беды —Подпольных гениев ряды,Чьё знамя — секс и тропы.Они цветут в парах свобод.Им не мешает больше гнётТвердить зады Европы.

Пускай цветут… На что пенять?Прогресс мне глупо догонять,Пустым сдаваться фразам.Мне как богатство в дар данаТвоя судьба, моя страна,Твой поздний, горький разум.

И пусть я здесь, но, как всегда,Твоя со мною высота —С неё смотреть на хаос.И я, с высот такой тоски,Здесь ни к кому в ученикиСходить не собираюсь.

И дома — боль, и всюду — боль.Я всё равно всегда с тобой —Меня ты — не обронишь.И в речке — рябь. И в море — рябь.Ты где-то тонешь, как корабль.Но, может — не утонешь.

Гудит и пляшет всё вокруг,И смысл слова теряют вдруг,И глохнет крик — в конверте.И всё смешно, чем жил досель,И вдаль ведёт гнилой тоннель,И светлый выход — в смерти.

Кейп-Код[4]

Живём под небом на земле,Живём при море и в тепле, —Почти не зная о вестях:В них смысла нет, раз мы в гостях.

Куда вернёмся? — В никуда.Живи! — Здесь воздух и вода.И пляж, и чистый небосвод…Забвенье времени — Кейп-Код.

Здесь можно думать не о том,Что чуждый мир идёт вверх дном —В погибель мира моего…И отдыхать — ни для чего.

* * *

То ль кризис идей, то ль страстей —                 не поймёшь ни бельмеса.Давай поиграем в людей — и напишется пьеса.Пусть только возникнут,           разместятся в семьях и датах,И душу свою ощутит оловянный солдатик.

Судьбу обретёт он, и чувствовать станет тревожно,И сцепится с тем, кому тоже уйти невозможно.Кто тоже судьбу ощутил — верой,                 смыслом и болью —И тоже не может самим не остаться собою.

И будет их встреча —          жестокость, безвыходность, мука.Все будут кричать, обвинять              и не слышать друг друга,Не видя, что кто-то,          весь чужд их страстям и отвагам,Почти подобрался к их чести, и славам, и шпагам.

Ему это всё заменяют расчёт и забота.Он помнит: он так ненавидит за что-то кого-то,Что просто от жизни, от речи чужой он немеет.Всё кажется — кто-то взлетает, а он — не умеет.

А рядом статисты — у каждого облик и имя.Глазеют, не зная, что, в общем, расплатятся ими.За страсти и шутки, за всё, в чём они ни бельмеса.За эту игру, из которой рождается пьеса.

В американском доме творчества

Всё не зря… Столько местЯ узрел… И какие места!.. Так был горек отъезд —Я ведь знал, что отъезд в никуда.

Здесь я — кит на песке.Но раскаяньем я не томим.Не обманут никем —Ни молвой, ни собою самим.

Вёл не страсти накал —Ясный смысл… В общем, всё я учёл:Я свободы искалИ её здесь в избытке нашёл.

В свете яркого дняВпредь вовек — ни в жару, ни в мороз —Не потащат меняНа опасный и глупый допрос.

Ни в ГБ, ни в Союз…То, что было, тому уж не быть.Я другого боюсь:Как всё это бывает — забыть.

Как все видят сквозь тьму,Устают, находясь на краю,Или пишут в Крыму,В Доме творчества, словно в раю.

И как бьёт через крайТайно радость, осилив беду,Словно веря, что рай —Род оазиса в чёрном аду.

Не забыть бы про страх,Про двойной их и двойственный труд.И о тех тайниках,Где романы их времени ждут.

Иль в счастливейший год,Соблазняя надеждами нас,Бьются рыбой об лёдИ его пробивают подчас.

В кандалах, в синяках,От потерь инвалиды уже…То, что в тех тайниках,И в моей ещё ноет душе.

Я свободы достиг.Но стою совершенно одинВ мельтешенье пустыхМыслей, чувств, посягательств, картин.

Мельтешат — не унять.Правит миром, уставшим пахать,Не стремленье понять,Не любовь… Страсть мелькать и мелькать.

Страсть блестеть и не греть,Страх увидеть предел и черту:Остановка как смерть,Как паденье в свою пустоту.

Грохот ног, всплески рук:Ритма нет, и не стоит искать.Пусть всё гибнет вокруг!Лишь бы всё продолжало мелькать.

Полный смыслом другим —Тем, что были, что будут века,Я здесь нужен такимЕще меньше, чем дома ЦК.

И живу как в гостях.За бортом — без надежд и хлопот.— Знал, что будет всё так?— Знал… Но думал: авось пронесёт.

Видно, дело к концу.Но сейчас, о весенней поре,Вновь живу я в лесу,Словно в Ялте на светлой горе.

И себя самогоВспоминаю — всю радость свою.Отойдя от всего,В Доме творчества — словно в раю.

Словно те ж тут места,Та же тяжесть на трудном пути…А не просто беда,От которой уже не уйти.

Сзади — все рубежи.Но вокруг ещё зелень и свет…Странный сон… Длится жизнь…А её уже, в сущности, нет.

Моего ль это только закатаБеспощадные жала лучей?…Был я прав иль не прав, но когда-тоЯ уехал из жизни своей.

Да, я знал, что побег — не победа,Что хоть выпадет всё потерять,Но от старости я не уедуИ от смерти не выйдет удрать.

Мне не снилась, хоть многим и снится,Словно пляж посредине зимы,Золотая страна — Заграница,Праздник жизни, побег из тюрьмы.

Да, свобода… Но предан ей свято,Знал и там я, что с ней тут беда:Запах тленья и жала закатаПроникали ко мне и туда.

Запах тленья там гуще… Но в годыВплетены на последней чертеНесвобода и жажда свободы,Тяга к правде, порыв к чистоте.

Но не встал я за истину грудью.Представлял, как, смущаясь слегка,Мне в ответ прокуроры и судьиСтанут дружно валять дурака.

И добьют меня (всё понимая):«Что ж, хотел не как мы, так смотри…»Здесь — не то. Но острей донимаютТот же запах и краски зари.

Запах тленья — чуть слышный, нежуткий.Он ласкает — амбре, а не прах.Он во всём: в посягательствах, в шутках,В увлеченьях, в успехах, в стихах.

Всё — как жизнь, всё — кружится, всё чудо.Всё — летит, создаёт кутерьму.Лишь одно — никуда ниоткуда.И ещё — ни с чего ни к чему.

…Мчится поезд… Слезать мне — не скоро.Любопытствую — лучше б уснул.Вновь чужой, неопознанный городВесь в огнях за окном промелькнул.

Вновь чужое, холодное пламя.Снова мысль, что уже навсегдаЗа штыками, лесами, полямиВсе остались мои города.

Всё равно я тянусь туда глухо.Здесь живу, не о здешнем моля.Очень жаль, но не будет мне пухомЭта добрая, в общем, земля.

Очень жаль… Хоть и глупо всё это —Словно барская блажь или грусть.Потому что побег — не победа,И назад я уже не вернусь.

Всё равно и в своём отдаленьеЯ — отринув недальнюю тьму —Краски вечера, запахи тленьяЗа рассвет и расцвет не приму.

До конца!.. Пусть всё видится остро,И теней не смущает игра,Чтоб потом не стыдиться притворства,Если выйдет дожить до утра.

Я назад не хочу. Ни туда, где я нынче живу,Ни в Париж, ни в Милан, ни в Женеву,                   ни даже в Москву.Хоть и хватит блуждать, хоть пора —                 не о том ли и речь? —Вновь друзей повидать            и в суглинке навеки залечь.Чтоб, горька, незабвенна,            в любом состоянье жива,Надо мной постепенно           в себя приходила Москва.То спокойно, то круто,           то ложью восстав против лжи,И чтоб все эти смуты,          как струпья, спадали с души.И чтоб в лике усталом           и пристальной ясности глазТо ясней проступало, за что мне мила и сейчас.Тут не светлая вера, а знанье жестокое тут —Ощущенье барьеров из лет, расстояний и смут.То, что в двери стучится,            настойчиво лезет в окно.То, что может случиться и, может,                  случиться должно.Правда века есть бездна —             недаром всё тонет во мгле.И не будет мне места до смерти на этой земле.Там как здесь — сон ли, явь ли —                 одни пустословье и спесь.Суеты и тщеславья, и мести гремучая смесь.Что мне весь этот рынок и споры,                 что рынку под стать?Выбираю суглинок — постель,              чтоб свой век переспать.Выбираю охотно — мне этот возврат по плечу.А другой — значит, Потьма!.. А я и туда не хочу.Ни за стены-запоры —           пусть дружба за ними сильна.Ни в научные споры, чьей нации больше вина.Не сужу, не кричу. Знаю: святы такие места.Лишь назад не хочу: ни в Париж, ни в Милан, ни туда.Не порыв, а надрыв —           память сердца про боль бытия.Я пока ещё жив, но эпоха уже — не моя.Все упёрлось в «сегодня»,             а даль — беспощадно пустаИ почти безысходна простая моя правота.Впрочем, всё ни к чему:            век уходит под нож к палачу.Я и гибель приму… Лишь назад никуда не хочу.Нет, не тянет в столицы чужие, не манит в моря.Лишь московский мне снится суглинок.                   И, может быть, зря.

* * *