На скосе века - Наум Коржавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оторопь
Где тут спрятаться? Куда?Тихо входит в жизнь беда,Всех спасает, как всегда,От страданий слепота — лучший друг здоровья.И в России тоже бред:Тот — нацист, а тот — эстет.В том и в этом смысла нет.Меркнет опыт страшных лет — пахнет новой кровью.
8 марта 1987В Африке
Нет, август тут не стал суровым,Хоть он февраль для южных стран.Лишь — дань зиме — несётся с рёвомНа нас Индийский океан.
Здесь Африка, хоть Крым по виду.И даже помнишь не всегда,Что меж тобой и АнтарктидойНет ничего… Одна вода.
Всё на экзотику похоже,Но чушь. Экзотика — заскок.Здесь нет её… А есть всё то же —Наплывы волн… морской песок…
И даже эти обезьяны,Что у дороги сели в ряд.Всё быт!.. Из дома на полянуСпустились — дышат и глядят.
Кто любит всюду жизнь живую,Тот прав: Господь нигде не скуп.Зима!.. Коржавин, торжествуя,В Индийских волнах моет пуп.
Сиджфилд, ЮАР, август 1987Стихи о верёвке
Были с детства мы вежливыеИ всю жизнь берегли свои крылья:Жили в доме повешенного —О верёвке не говорили.
Крылья нашей надеждоюБыли… Воздух… Просторные дали…Но над домом повешенного —Лишь над ним! — мы на них всё летали.
И кружились как бешеные,Каждый круг начиная сначала.То верёвка повешенногоНас на привязи прочно держала.
Всё мы рвались в безбрежие…А срывались — сникали в бессилье.Душным домом повешенногоБыло всё, что вокруг, — вся Россия.
…Так же сник в зарубежье я…Смолк ворот выпускающих скрежет,Но верёвка повешенногоТак же прочно и здесь меня держит.
Обрывает полёт она…Трёт — лишь только о ней позабуду.Тяжесть гибнущей родины,Как судьба наша, с нами повсюду.
Тем и жив я пока ещё…Той верёвкой… Той связью дурацкой…В пустоте обступающейДаже страшно с неё мне сорваться.
Предоставлен насмешливо намСтрашный выбор как дело простое:Жить с верёвкой повешенногоИли падать в пространство пустое.
И кривая не вывезет…И куда вывозить? — Всё впустую.Глянь — весь мир, как на привязи,Сам на той же верёвке танцует.
Всё счастливей, всё бешенее,Презирая все наши печали, —На верёвке повешенного,О которой мы с детства молчали.
1987* * *
Дети, выросшие дети,Рады ль, нет, а мы в родстве.Как живётся вам на свете —Хоть в Нью-Йорке, хоть в Москве?
Как вам наше отливалось —Веры, марши, плеск знамён?Чем вам юность открываласьВ дни почти конца времён?
И какими вам глазамиВидеть жизнь теперь дано? —Хоть в Париже, хоть в Казани,Хоть в Кабуле — всё равно.
Что для веры остаётсяВам?.. Над чем скорбеть уму?..Как обжить вам удаётсяМир, сползающий во тьму?
1987Пекинские надежды
После Тяньаньмыня
Когда уже не было слова «потом»,Блеснула возможность, как капелька влаги,Раскаяньем честным и тяжким трудомКупить себе право на вечный концлагерь.
Когда, словно шапку, надвинули тьму,Просветом в сознании начало брезжить,Что если заслужит, заменят емуМгновенную гибель на вечную нежить…
А был он таким же, как в юности мы,Кипел… Но смертельная мгла обступила.И странно ль, что мёртвое лоно тюрьмыЕму показалось милей, чем могила.
Конец застучал сапогами солдат,Когда предложили ему эту милость,И то, с чего в ужасе ночью кричат,Вдруг робкой надеждою в нём засветилось.
Мне страшно — хоть я на свободе, в тепле.Ведь в мире уже всё иное, чем прежде,Раз кто-то такой же у нас на землеВдруг радость находит в подобной надежде.
1989* * *
Пошли болезни беспросветные,Без детских слёз — пора не та.Последнее и предпоследнееПеред уходом навсегда.
Не вспыхнет свет за плотной мутностью.Не тщусь ни встать, ни дверь открыть.Пришла пора последней мудрости —Прощаться и благодарить.
За то, что жил, за ослепление,За боль и стыд, за свет и цвет,За радость позднего прозрения,За всё, чего вне жизни нет.
Но странно — нету благодарности,Хоть жизнь — была, и свет был мил.Какой-то впрямь наплыв бездарностиВолной тяжёлой память смыл.
Прощанье с жизнью. Что ж не грустно мне,Все связи рвутся. Всё что есть.Но здесь я этого не чувствую.Был с жизнью связан я — не здесь —
Где я живу ещё, Бог милостив.И рад, что здесь сегодня я.Прощаться? С чем?.. Не здесь открылось мнеВсё то, чем жизнь была моя.
И равнодушие отчаяньяГнетёт. И тем сильней оно,Что, может, даже боль прощанияИ та пережита давно —
Там, на балконе в Шереметьево,Перед друзей толпой родной,Где в октябре семьдесят третьегоИ уходил я в мир иной.
1989News
Последние известья —Россия на краю.Все топчутся на местеИ тешат злость свою.
За крах внушённой верыВ блаженство на земле,За то, что всё — и мера,И дом, и хлеб — в золе.
И остаётся скука,Химера на костях.И злоба друг на другаЗа то, что это так.
И труд невыносимый —И дальше быть людьми.И — Господи, спаси нас,Прости и вразуми.
Но, как скребок по жести,Опять сквозь жизнь мою —Последние известья:Россия на краю.
В ком — страх, в ком — жажда мести.Страстей — хоть отбавляй.Все топчутся на месте,И всех несёт за край.
Кричу: «Там худо будет!Там смерти торжество!»Но все друг друга судят,И всем не до того.
1989Вагон
А время гонит лошадей.
А. ПушкинДа, нашей жизни бред и фонОт века грохот был железный.Вошли мы на ходу в вагон,Когда уже он нёсся к бездне.
И жили в нём, терпя беду, —Всю жизнь… Всё ждали… Ждать устали…И вот выходим на ходу,Отпав — забыв, чего мы ждали.
Но будет так же вниз вагонНестись, гремя неутомимо,Всё той же бездною влеком,Как в дни, когда в него вошли мы.
Когда и лязг, и жар, и дым,Моторы в перенапряженье, —Всё нам внушало: вверх летимИз пут земного притяженья.
Но путь был только под уклон.И на пороге вечной ночи,Отпав, мы видим — наш вагонНе вверх ползёт, а вниз грохочет.
Вразнос, всё дальше, в пропасть, в ад.Без нас. Но длятся наши муки…Ведь наши дети в нём сидят,И жмутся к стёклам наши внуки.
1989Наше время
