Лестница. Плывун: Петербургские повести. - Александр Житинский

— Топор! — приказал дядюшка, как хирург на операции.

Зрители в лице Наташи и дворничихи, пришедших на место действия, затаив дыхание, наблюдали за событиями. А события развивались стремительно, как в немом кино. Старушка, порывшись в кладовке, действительно нашла топор и безропотно передала его дяде Мише, после чего отстранилась от дальнейшего участия в сцене. Пирошникова мало-помалу заинтересовали действия дядюшки, апатия прошла, и теперь наш молодой человек с живостью наблюдал происходящее, стараясь предугадать, что же выйдет из этой очередной попытки его освобождения. Правда, сам он ничего не делал, позволяя себе лишь иронически улыбаться по привычке.

А дядюшка уже с кряхтением отгибал толстые гвозди у основания двери и в косяке. Справившись с последним, он поддел дверь топором, засунув его в щель, и нажал. Дверь шурша приоткрылась, дядюшка рванул ее уже рукою и распахнул настежь.

— Так, — произнес он удовлетворенно. — Теперь поглядим, что ты на это скажешь!

Кому адресовались его слова, я не могу сказать с уверенностью. То ли Пирошникову, то ли сатане, напустившему на Владимира чертей, а возможно, и Ларисе Павловне. Впрочем, произнеся их, дядюшка счел все же необходимым пояснить свои действия нашему герою, хотя и так многое было ясно.

— Понимаешь, Володька, — доверительно сказал дядюшка. — Это же черный ход, смекнул? Нас ведь так просто не обведешь, — он опять удовлетворенно рассмеялся. — Мы не мытьем, так катаньем, верно?

— Возможно, — сдержанно кивнул Пирошников.

Теперь предстояло убедиться в реальности предполагаемого избавления. Внезапно вперед выступила дворничиха и первой подошла к раскрытой двери, как бы давая понять, что именно она является хозяйкой черной лестницы. Но не успела она ступить за порог, как оттуда, из пыльного и затхлого полумрака, показалась неожиданная и странная фигура человека в сильно помятой, с обвисшими краями зеленой шляпе, в пиджаке, надетом на грязную майку, небритого и тусклого, который с неопределенным мычанием устремился навстречу дворничихе.

— Куды? Куды? — замахала она толстыми ватными руками, и человек, покорно повернувшись, исчез так же быстро, как и появился.

Это видение не остановило нашу экспедицию. Дворничиха вышла первой, за нею дядюшка, приглашая с собой Владимира убедительными знаками и как-то значительно подмигивая и улыбаясь; Пирошников пошел следом, а за ним двинулась бочком Наташа, все еще пребывавшая в раздерганных чувствах, но притихшая.

Когда Пирошников вышел из квартиры, дворничиха уже начала спуск по лестнице черного хода, которая была крайне узка, с железными перилами и небольшими, по четыре ступеньки, пролетами, каждый из которых был повернут относительно соседнего на некоторый угол, так что лестница сильно напоминала винтовую. Посередине, обвитая лестничными ступеньками, располагалась круглая железная, покрытая ржавчиной труба значительного сечения, которая скрывала, если можно так выразиться, перспективу передвижения. С другой стороны пролеты ограничивались стеною, в которой кое-где были утоплены двери, частью обитые дряхлой клеенкой с торчащими из-под нее кусками коричневой ваты, почему-то казавшимися жирными на ощупь. Двери, судя по всему, никогда не открывались.

Дворничиха скрылась за трубой, и там, внизу, послышалась какая-то возня и раздались возгласы. Осторожно ступавший дядюшка тоже повернул за трубу, и Пирошников услышал его тихое испуганное ругательство. Наш герой почувствовал, как сзади к нему прильнула, видимо, со страху, Наташа, взяв за локоть, и это прикосновение ее груди, которое он ощутил мгновенно, как ожог, сбило его дыхание и перепутало мысли. Однако, сделав еще несколько шагов, молодой человек был вынужден переключиться совсем на иные впечатления.

Совершив поворот, Пирошников и выглядывающая из-за его плеча Наташа увидели следующее. На приступочке у глухой двери находилась компания из трех человек, причем один из них, в зеленой шляпе, был уже знаком нашим героям благодаря своему появлению с черного хода пять минут назад. Двое других были под стать ему, причем выделялся тот, который был помоложе и с бородой. Он держал в руке бутылку с темным вином, поставив ее на ладонь, и стоял перед своими приятелями в позе проповедника, а его паства, улыбаясь улыбкой, лишенной оттенков смысла, благодушно смотрела на бутылку в руках бородатого юноши. Дворничиха с дядюшкой, теснясь, располагались чуть выше, и на их лицах тоже играла улыбка, но какая-то странная: там читались и ожидание, и снисходительность, и даже озорство у дядюшки, который уже подавил первый импульс страха, убедившись, что встреченная компания настроена миролюбиво и дружески.

— Тетя Маня, — сказал проповедник, обращаясь к дворничихе, отчего ее улыбка приняла дополнительный материнский оттенок. — Ин вино веритас, как говорили древние, нес па? Выпей с нами, тетя Маня, этого будет достаточно, чтобы твоя жизнь на сегодня обрела смысл и законченность, достойную твоей души.

Паства была в восхищении, которое не могла передать словами. В руке молодого возник стакан, в который полилось рваной струей вино, и через секунду стакан был поднесен к белому фартуку дворничихи с некоторой даже изысканностью. Незнакомец в зеленой шляпе тем временем вытащил неизвестно откуда еще три бутылки и поочередно сорвал с них зубами жестяные зеленые пробочки. Дело намечалось нешуточное.

— Ишь, краснобай, — заметила дворничиха одобрительно, но стакан отодвинула. — И чего вы ко мне повадились?

— Винт, — сказал проповедник, крутнув в воздухе ладонью. — Все винт. Штопор жизни. Это нас устраивает.

Третий из компании согласно кивнул головой, но вновь ее не поднял, а так и остался сидеть, свесив голову вниз и показывая собравшимся худую заросшую шею, окаймленную истертым на сгибе воротничком рубашки.

— Гостя проводить нужно, — продолжила дворничиха, еще более отодвигая стакан, однако он переехал теперь к груди дядюшки и угрожающе качнулся, грозя потерять содержимое. Может быть, поэтому дядюшка, мотнув головой, схватил стакан, и ему ничего другого уже не оставалось, как выпить его, утереть губы кулаком и произнести что-то, похожее на благодарность. Именно так он и сделал.

Однако проповедник на этом не успокоился, а вновь наполнил стакан и поднес его теперь уже Наташе, смотря на нее демоническим взглядом. Наташа юркнула за спину Пирошникова, а наш герой, чувствуя, что наливается горячим и внезапным бешенством, резко и с силою ударил кулаком вверх по запястью подносящего. Трудно сказать, почему он так сделал. Стакан, естественно, разбрызгивая вино, вылетел из руки и со звоном раскололся о ступеньку, причем часть вина попала и на лицо бородатого юноши. В мгновенной напряженной тишине, повисшей над площадкой, особенно значительными выглядели последующие действия потерпевшего. Он медленно нагнулся к черному портфелю, стоявшему у его ног, так же не спеша достал оттуда газету, которой обтер лицо, после чего бросил ее, скомканную, вниз, и она покатилась, мягко перекатываясь со ступеньки на ступеньку. Паства между тем плавно поднималась с приступочки, вырастая за спиной искусителя, как крылья демона, и блуждая взглядами по надменному в данный момент лицу Пирошникова. Между нами говоря, в воздухе пахло грозой.

— Убирайтесь вон, подонки! — сквозь зубы глухо произнес Пирошников, к своему и, вероятно, всеобщему удивлению. Правда, удивляться ему было не ко времени, но все-таки где-то на периферии души внутренний его всегдашний наблюдатель недоуменно поскреб затылок, ибо не помнил подобного случая. Удивительно было и то, с какой стати, собственно, наш молодой человек так разнервничался? Что плохого сделали ему люди? Какое, наконец, моральное право, так сказать, имел Владимир, чтобы называть их подонками, поскольку мы-то хорошо помним его собственные недавние похождения в пьяном виде, которые отнюдь не были для него исключением.

Признаться, я теряюсь в догадках. Всему виной, очевидно, нервная усталость, накопившаяся за два дня. Тем не менее возглас Пирошникова прозвучал столь убедительно и был полон такой внутренней силы, что компания, как ни странно, спасовала. Бормоча какие-то слова, полные угроз на будущее, бородатый юноша поднял свой портфель, и вся троица завинтилась вниз. Дядюшка перевел дух, недоумевая, но инцидент был исчерпан, поэтому он лишь покачал головой, и все двинулись дальше в молчании.

Перед каждым очередным поворотом Пирошников ненадолго терял из виду дядю Мишу и дворничиху, и всякий раз, возникая, фигуры их казались ему мельче, что он приписал некоторой странной винтовой перспективе. Лестница становилась все уже, и потолок ее, образованный верхними пройденными ступеньками опускался все ниже и ниже. Наконец наступил момент, когда Пирошников стукнулся лбом об него и принужден был идти дальше, все более наклоняясь. Наташа двигалась еще свободно, поскольку была меньше ростом, но вскоре и она начала испытывать затруднения. Черный ход становился и действительно черным, похожим на какой-то лаз. Совершив новый поворот, Пирошников обратил внимание, что дядя Миша, как это ни странно, идет прямо, не задевая головою о верхние ступеньки. Пирошников скосил глаза на Наташу и увидел, что она, будучи ростом поменьше дядюшки, тем не менее идет уже сильно согнувшись. «Что за черт?» — подумал наш герой, и для этого имелись все основания, ибо фигуры дядюшки и шедшей впереди дворничихи, как стало очевидно, уменьшались пропорционально сужению лестницы. Она все более напоминала теперь морскую ракушку или скорлупу улитки с винтом, сходящим на нет.