За чертой - Александр Николаевич Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А если через таможню?
– Там одна беда – Блажеёнок, – говорю я и коротко характеризую «хозяина» таможни.
– Я им хорошо заплачу, – обещает Бабушкин.
– А что есть «хорошо» или «мало»? – усмехаюсь я.
– Ну а ты сам как считаешь?
– Да я ничего не считаю. Это Блажеёнок считает. А для него самое страшное – непонятки. Вот идёт «корова» с солярой – Блажеёнок знает, что там столько-то тонн. С каждой тонны предприниматель, перегоняющий «корову», имеет столько-то. Блажеёнок с этой суммы отстёгивает свой процент – и будь здоров! Ты сколько имеешь с этого памятника?
Бабушкин засмеялся.
– Вот и скажи ему, что у тебя с этого никакой прибыли – лишь убытки. Да у него же взрыв мозга произойдёт! Это для тебя и меня он Волошин, а для Блажеёнка – болванка цветмета. Нет, заморачиваться с этим он не будет. Ему легче в этом деле оформить задержание и получить за него почётную грамоту от начальства. А те, такие же «блаженята», как и он, отправят его на переплавку.
– Значит, и здесь облом?.. – разочарованно вздыхает Бабушкин.
– Может, облом, а может, и прорвёмся… – сам с собой размышляю я. – Сложный тип этот Блажеёнок, непредсказуемый. С ним по-другому надо… Может быть, самый простой номер проскочит…
Идя на риск, Бабушкин лебёдкой перегрузил скульптуру из своего крытого «форда» в мою тракторную телегу, сам порожняком поехал через таможню. Договорились, что будет ждать на той стороне, на степной дороге. В это время мы с Кудином, засыпав бронзового Волошина, загрузили с горой телегу дровами. Легенда была простой: везём кудиновой бабке дрова.
Здесь нужно сказать, что украинская таможня в ту зиму начала мёрзнуть. Раньше пограничники обогревались электричеством и не знали никаких хлопот, но, так как за него не платили, Носач распорядился отрезать провода. Вокруг этого дела разгорелся скандал, Носача обвинили в подрыве боеспособности украинских погранвойск, но он от своего не отступил. «Коль вы такие радетели боеспособности державных погранвойск, платите за них, а у меня в бюджете денег на это нет, не всё ж время у бабушек отнимать…», – парировал он. Пока вопрос оплаты решался в больших киевских кабинетах, таможня обогревалась дровами, которые сама и добывала. Блажеёнок уже на полном серьёзе подумывал ввести на таможне правило, чтоб гражданин, пересекающий её, мог предъявить не только паспорт, но и хотя бы одно полено. Тут-то и подъехали мы со своими дровами «для бабки Кудина».
– Так, шо везем? – У Блажеёнка заблестели глаза.
– А то ты не видишь? Дрова, – отвечает Кудин. – Бабка замерзает, нужно спасать.
– Яка така бабка? У тэбе нема тут бабки.
– Жены моей, Светки, бабка…
– Як хвамилия бабки?
– Что тебе даст «хвамилия»? Ну, скажем Писюренчиха, – смеётся Кудин.
– Я таку не знаю.
– Ну, ты ж самогон не пьёшь – почём тебе знать. Пропусти, замерзает старуха, – просит Кудин.
– Мы те ж замерзаем. Так вот, хотите ихать – половину дров сгружаемо тут.
Если сгрузить ему половину дров – обнаружится бронзовый Волошин. Начинаю торговаться:
– Зачем «половину»? Эту телегу отвозим бабке Кудина, следующую вам. Какой нам смысл по полтелеги возить…
– Знаемо ваше «следующую». Отвезете своий бабци и потим ищи-свищи вас, а в мене люди мерзнут…
– Блажеёнок, я тебе слово даю – следующая телега твоя.
– Знаемо ваше слово… – Ухватив крайнее полено, Блажеёнок тащит его в вагончик.
– Ты совсем охренел, что ли?! – искренне негодует Кудин. – Тебе атаман слово дал, а ты кочеврыжешься!.. Если на то пошло, то и хрен с ней, с бабкой, пусть колеет, но и тебе тот же хрен! Разворачиваемся!
Такого оборота даже Блажеёнок не ждал.
– А колы нам привезете? – уже смягчаясь, говорит он.
– Как только, так сразу… – смеётся Кудин.
– Сегодня. Сегодня же привезу, – обещаю я.
– Провиримо, что у атамана за слово, – окончательно сдаётся Блажеёнок и открывает шлагбаум.
Уже через час на пустынной степной дороге перегрузили статую Волошина в бабушкинскую машину. Распрощались. С теми ж дровами возвращаюсь назад.
– О, дывы, – вернулись! А як же бабуся?
– «Як-як…» – передразнивает Кудин. – Околела бабка, пока вы здесь мозги полоскали. Выгружайте себе – у атамана слово твёрдое…
Когда будете в Коктебеле у бронзовой статуи Максимилиану Волошину, обязательно вспомните эту непридуманную историю и улыбнётесь.
* * *
Так и проходила жизнь в приграничных хуторах – ни шатко ни валко. Люди постепенно привыкли ко всяческим неудобствам и даже считали их неотъемлемой частью своего бытия. Заступившие на дежурство российские пограничники разогнали контрабанду, и через мост уже не шли караваны бензовозов и фур. В ответ Украина в одностороннем порядке ввела ограничения на ряд товаров и продуктов, дав тем самым толчок на расцвет «сумочной» контрабанде. И, навъючившись сумками, потянулся народ в поисках своей выгоды к таможне.
– Куда ж вы всё это прёте? – спрашивали на российской таможне, где запреты не действовали. – Вас же на украинской не пропустят…
– Пропустят… Договоримся как-либо с Блажеёнком…
И договаривались.
Эту обыденную одичавшую замшелую жизнь оживила лишь одна новость: в свои «под пятьдесят» Натаха неожиданно родила мальчика. Это событие всколыхнуло дремавшие души, и хутор зашумел.
– Ну, ты даёшь, Натаха! – окликали её.
– Лиха беда – начало! – смеялась та. – Я и на этом не остановлюсь, через год ещё рожу!
– Да ты что?!
– Ну а как же, а то в хуторе уже и побрехать не о чем. Совсем закисать начали.
– А на кого похож, Натаха?
– На твоего мужа.
– А чего это на моего?..
– Ну, уж не знаю, так повезло.
– Ничего, подрастёт – сами угадаем породу…
* * *
Однажды в поезде я повстречал Светку Кудинову. Она всегда мне казалась недоступно-странной. Увидев меня, обрадовалась, села напротив. Некоторое время разговаривали о всяческих мелочах: то о погоде, то о работе, даже о тёрне, который уродил по Верхне-Ольховским балкам.
– На прошлой неделе ходили с мамкой туда, по два ведра нарвали. Еле донесли, – хвалилась она. – Кудину всё некогда – сами… Кудин, только лишь выходные, летит матери помогать… Меня не берёт, говорит: «Сам управлюсь…»
– Да, помогает… – зачем-то подтверждаю я.
– Я уж привыкла… – говорила она, и в её речи не было уж былого задора.
Глаза её поблекли, в щеках проступала восковая бледность, как бывает при долгой, изнуряющей болезни, в белесых губах проступала синева. Заметив мой взгляд, она потёрла руками щёки.
– Плохо выгляжу? – слабо улыбаясь, спросила Светка.
– Да нет… – в замешательстве, словно был уличён в чём-то постыдном, пробормотал я. – Нормально выглядишь…
– Ну да… – горько усмехнулась она.
– Может,
