Люблю сильнее жизни. Маленькие истории о большой любви - Диляра Шкурко

Кстати, именно Нине дала свое последнее интервью блистательная Людмила Касаткина, «укротительница тигров» и легенда советского кино. Ей, и после нее – никому!

Именно с ней тяжело заболевшая Людмила Гурченко, превозмогая температуру, поделилась секретами и волнениями своих последних, таких сложных, лет.

Наверное, не найдется ни одной значительной персоны в отечественной культуре, которой Нина не могла бы позвонить «среди ночи». И – проговорить до утра!

А все потому, что после каждого своего интервью Нина врывалась в двери редакции с возгласом: «Девочки! Я влюбилась!» И не важно, кто это был – Ада Николаевна Роговцева, или Александр Пономарев, или София Ротару, или братья Кличко.

Важно было это состояние влюбленности, которое никогда не покидало ее.

Влюбленности в жизнь. В природу. В людей, с которыми сводит судьба.

И в своих героев, у которых – море историй. И которые «…жили на одной улице, в одном доме. Оба любили кофе с корицей, французское кино, горные лыжи и были безраздельно преданы своим половинам. При этом один напоминал тихую заводь, а другой – бурлящий водопад. Никто из них и представить не мог, что в небесах вот-вот совершится невероятный вираж и сведет их жизненные орбиты в одну».

Приятного чтения!

Ирэн Роздобудько

Наталья Никишина

Принцесса Шиповник

Снег, первый и слишком ранний, выпал утром. Коснулся души детским ощущением праздника. Но к концу дня растаял. Лужицы пахли чистой талой водой, а еще сильнее был запах опавших недавно листьев. Она пошла пешком через чужие дворы, по мостику над каналом. Вода внизу была темная, почти черная. Постояла, посмотрела. Одиночество накатывало вместе с сумерками. Еще один день прошел. Пока она шла пешком, день, проведенный в офисе в скучной суете деловых бумаг и звонков отступил, смягчился… И даже неизбежная пробежка рысцой сквозь толпу в подземном переходе, с усталыми торговками, бомжами, нищими, сквозь запах колбасы, чужой грязи, сладкий и тленный запах лилий с цветочного лотка, сквозь ругань, говор, надсадный ор музыки – даже это ежедневное вынужденное прикосновение к такой унылой, реальной жизни почти ушло, рассеялось. Нужно было идти домой. Окна ее квартиры светились оранжево, уютно. Маленькая крепость среди других таких же спрятанных в кирпич и бетон крепостей.

Стася открыла книгу. И ощутила окончательное умиротворение. Все встало на свои места. Здесь, в реальном мире, еще продолжала зудеть на кухне мама, телевизор молол что-то то ли про выборы, то ли про экономическую ситуацию в стране… А в книге, в которую она бросилась, словно в воду, гномы, эльфы и драконы окружали ее, плелись дворцовые интриги, свершалась волшебная месть и любовь подступала к героине великим дышащим морем. Стаська улеглась поудобнее, устроила подушку под щеку и машинально взяла со столика конфету. Сейчас произойдет что-то особенно интересное: недаром Деве снился странный сон. И в этот совершенно неподходящий момент в ее комнату вошла мама:

– Станислава! Закрой свои дурацкие сказки и выслушай меня! – Голос у мамы был раскаленный. Видимо, она накачала себя еще до того, как дочь пришла с работы, и теперь не отцепится ни за что.

– Я слушаю. – Стася обреченно закрыла том в яркой обложке и уселась на диван, поджав ноги.

Мама выбрала позицию следователя и уселась напротив.

– Стася, дочь! – торжественно начала Виктория Ивановна. – Посмотри на свою жизнь!

Стася поняла, что сейчас польется знакомая до боли песнь про ее неправильную жизнь, и отключила слух, сохраняя при этом заинтересованное выражение лица. Все, что скажет мама, Стася знала наизусть. И вместо того чтобы слушать маму, она задумалась о том, почему бы Сапковскому не продолжить бесконечное повествование о Ведьмаке Геральте и маленькой Цири. Обидно как-то остаться без них. Хорошо, что она нашла среди космических опер и приключений звездных наемников роман какого-то Чередина про славные дни могучего государства на краю Вселенной и прекрасную Деву – победительницу темных теней.

– Это полный паралич воли! – донеслось до нее, словно сквозь вату. Стася очнулась и прислушалась. – Ты живешь, как во сне, твое увлечение этим идиотизмом, которое ты именуешь книгами, выглядит просто нелепо. Ведь тебе тридцать лет, Стася!

Вот именно – тридцать. И она заслужила, чтобы в ее жизнь не вмешивались. В конце концов, именно она кормит их семью. Семья состояла из бабушки – Татьяны Васильевны, мамы – Виктории Ивановны и самой Стаси.

Дед оставил бабушку, уехав по комсомольской путевке строить что-то очень важное для всей страны. Там, в этом замечательном месте – то ли в Сибири, то ли на Дальнем Востоке – нашлась другая женщина, и бабушка с уже родившейся мамой Стаси осталась без мужа. Потом мама выросла, и ее в свою очередь оставил Стасин отец, уехавший за длинным рублем в Якутию. Такая уж была в их семье традиция. И даже Стася успела, согласно этой традиции, постоять на вокзале, глотая слезы, поскольку ее первый возлюбленный, а точнее жених, тоже уехал. Но в прямо противоположном направлении. То есть на Запад.

Женщины Стасиной семьи составляли почти идиллическое трио. Бабушка рыдала, как виолончель. Мама визжала, как скрипка. А Стасе оставались паузы. Вот и сейчас Станислава молчала. Зато подключилась возникшая на пороге комнаты бабушка:

– Стасенька, послушай меня: молодость проходит. Нужно же как-то шевелиться, общаться с кем-нибудь… Таня вон уже развелась два раза! Машка вообще в Израиле, даже Вадечка, убогий, господи прости, и то женился… Знакомые знакомых – театр теней закружился вокруг хороводом… Никогда не виденные ею дети бабушкиных подруг и их внуки, все замужние и женатые, с розовыми умилительными детками, вызванные оттуда, из неведомых пространств, бабушкиным заклинанием, требовали чего-то и тянули к ней ручонки. «Пошли вон!» – мысленно прикрикнула на них Стася. И лениво защитилась:

– А мои подруги все не замужем. Сейчас рано замуж никто не выходит. А рожать можно и в сорок. Вон Мадонна…

– Мадонна! – в унисон заголосили мама и бабушка. – Да ей можно хоть в шестьдесят рожать! А твои девки – дуры. Вы так и будете, как три тополя на Плющихе до старости шуршать.

Подруги у Стаси были очень разные. Одна из них звалась Марина и была не лыком шита. С непринужденностью собачки, задирающей ножку возле столба, она вела некое ток-шоу на кабельном телевидении. Вторая – Алена – напротив, с голубиной кротостью руководила какими-то курсами усовершенствования личной жизни с помощью энергии Вселенского разума. Дружили они со школы. И почему-то до сих пор все трое оставались одинокими. Возможно, это одиночество и крепило их дружбу. Алена со Стасей допытывали бойкую Маринку:

– Ну, ладно мы – одни ж бабы вокруг! А ты? Телевидение! Это ж мужиков сколько!

– Да какие мужики… – вздыхала Маринка и прищуривала густо накрашенные глазки, – то гей, то оператор с тремя детьми…

– Ну а эти, кто на передаче у тебя?

Марине не хотелось объяснять подругам, что телеканал захудалый, звезды в передаче у нее – редкость. Так, местные «звездишки». А люди, которые приходят на программу, волнуются, потеют и совсем не расположены в этот важный для себя момент затевать интрижку с ведущей.

Так они и собирались на посиделки и девичники, обсуждали иногда какого-нибудь кандидата в мужья, рассказывали домашние и служебные новости, тихонько скучали… И сейчас, вспомнив эти пресные сборища, Станислава пожалела и себя и девчонок.

А мама с бабушкой между тем все продолжали внушать, требовать и грозить грядущим одиночеством. Но, поскольку Стася молчала, постепенно перешли к перепалке друг с другом.

– Порядочные матери сами дочерей замуж выдают. А ты, Вика только своей жизнью занята! – низко гудела бабушка.

– Да, а по-твоему, в пятьдесят я должна поставить на себе крест?! Ты всегда хотела привязать меня к своей юбке. А я еще вполне живая! Я тоже хочу устроить свою судьбу! – высоким нежным рыданием отвечала мама.

– Устраивай, устраивай, – ехидно завела бабуля на народный мотив, – с Обмылковым своим устроишь… Он тебе организует враз судьбу, такую устроит, что обрыдаешься еще! – Мама! Он не Обмылков, он Огарков! А тебе все были нехороши! Всю жизнь. Ты помнишь, как тебе Толик не нравился? А он теперь замминистра!

– Вот потому и бардак в стране, что твой Толик замминистра! Что еще будет, когда он министром станет…

И в этот момент в дверь позвонили и явился сам Обмылков, то есть Огарков. Мама отправилась на кухню, побыстрее кормить любимого. Огарков, ее бывший сослуживец, являлся обычно к ужину, а в выходные к обеду. Честь по чести приносил с собой пакетик чая «Липтон» и три пирожных. А иногда мама Вика уходила к нему, в его холостяцкую квартиру, и два дня наводила там порядок: мыла окна, вычищала кухню. Возвращалась домой сияющая, с планами грандиозного переезда. Но потом все как-то рассасывалось: Огаркова явно устраивало существующее положение вещей.