Люблю сильнее жизни. Маленькие истории о большой любви - Диляра Шкурко

«Ну, чему там у них завидовать? – говорила она себе, бредя´ по вечерней улице. – Мебели времен генсеков? Этим картиночкам, которые повсюду налепила Анька? Дурацким колокольчикам, о которые все стукаются головами?» Нет, конечно, она не завидовала. Ни капельки. Ничуточки. Только… Ну, зачем простоватой Аньке такой перспективный парень? И вообще подруга ведет себя как полная идиотка: эти взгляды, эти слащавые словечки… Вот она – Лариса – вела бы себя совсем по-другому. Уж не металась бы, как курица, с полотенцем в руках между ванной и кухней… Не выходила бы к мужу в драной футболке и шортах…

И как-то незаметно, бессознательно, как сорняк не понимает, для чего он пролезает в любую трещинку между камнями, Лариса нашла почти неощутимые болевые точки в отношениях Ани и Егора. Время от времени Лариса, будто на пробу, заговаривала с Аней о том, как мужчины невнимательны, как они легкомысленны, как небрежны… И постепенно Аня стала опасные темы поддерживать. Сперва в шутку, со смехом, а потом все более азартно. Какие-то отголоски их разговоров с подругой вдруг возникали в их с Егором небольших размолвках. А любимый отвечал на невнятные претензии неоправданно резко: «Анька! Ну какие могут быть дискотеки? Ты же видишь: я прихожу еле живой!» Аня видела. Но ей хотелось похвастать чем-нибудь эдаким перед светской подругой. А чем? В клубы они не ходили. Каких-то обалденных вещей Егор ей не дарил. Все деньги уходили на оплату жилья и еду. Хорошо еще, что Егор учился на бюджетном, а за Аню платил отец. Но Лариса все время приставала к Ане: «А цветы? Когда он в последний раз дарил тебе цветы?» или «Ну и что, так и сидели все праздники, как пенсионеры, перед телевизором?» Ну не будешь же рассказывать, что не сидели, а лежали… и про то, какие он слова шептал в тот момент, когда… ну, нет… Про это не расскажешь… Вот колечко можно показать или обстоятельно поведать, что заказывали в ресторане… И Анечка все чаще выговаривала Егору за какие-то мелочи, укоряла за отсутствие, упрекала в неотесанности. Егор стал заводиться с полоборота: «Да, конечно, я не знаю, как себя вести. Мои родители и деды – неотесанные учителя и врачи! Так что мы люди не светские: на нарах не сиживали. Краденым не торговали…» В ответ Аня сообщала, что ее мама тоже учитель, однако, грубить соседям она Аню не учила. «А что тут грубого? – удивлялся Егор. – Сказал, что занят и чтоб она излагала короче!» Ах, дело было не в навязчивой соседке, и не в цветах, и не в подарках. Что-то внутри Ани, злое, подзуживающее, словно подталкивало ее к этим ссорам. Она знала, что делает неправильно, но остановиться никак не могла. То цеплялась к тому, что Егор выпил с однокурсниками, то начинала ныть, что ей скучно. Между ними возникла полоса холодного воздуха. Ночью в тесноте объятий это ощущение исчезало. А днем возвращалось. И вот после очередной глупой ссоры Егор ушел. Просто ушел и все. И было это уже месяц назад. И Аня осталась одна в их квартирке, которая без Егора, без его бумаг, рубашек, ботинок сразу стала какой-то чужой.

Почему она не вернулась сразу к маме? Ларисе Аня сказала, что, во-первых, за квартиру заплачено вперед, а во-вторых, ей не хочется выслушивать бесконечные мамины «я тебе говорила» и «все они такие». На самом деле Анечка просто не хотела уходить отсюда. Ей жаль было снимать со стен свои картинки, убирать с постели клетчатый плед… И еще была надежда, что в какой-то из вечеров он вернется. В такой вот синий-синий весенний вечер, когда воздух полон счастливого предчувствия, когда таинственная Венера зажигается над соседней крышей. И Аня ждала каждый вечер, а Егор все не приходил.

Но через два дня истекал месяц и нужно было все-таки собирать вещи, а тут еще Лариска разбила чашку… Уж точно это совсем не к счастью. Какое теперь у Ани может быть счастье?

А Лариса, утешая подругу, размышляла: говорить ей, что побывала у Егора в общежитии или нет? Отправилась туда Лара с благой целью – помирить ребят. Оделась соответственно: плащ до пят, а под ним такое мини, что соседи Егора по комнате чуть шеи себе не свернули. Словно сестра милосердия склонилась она над дремлющим Егором: «Да ты не вставай. Устал, наверное. Я вот тут рядом посижу…» Но он все-таки вскочил. Заправил постель. Потом принес с кухни чайник. А Лариса достала бутылку коньяка: «Вот выпьем, поболтаем». Сперва начала про Аню: «Как же это? Все у вас было вроде бы неплохо…» Потом: «Но я тебя Егор понимаю: наверное, это было не твое…» А потом переехала на себя: «У меня тема реферата идиотская. В Интернете – ничего. Может, ты поможешь?» Но этот сельский болван отправил ее к какому-то Игорю, который строгает рефераты по двадцать зеленых за штуку. Коньяк пить не стал. На ноги не глянул. И выпроводил Ларису вежливо, но решительно. Господи! И чего Анька дура о нем жалеет? Было бы о ком!

– Аня, ну не плачь… Ну чашка… Ну разбилась… Да это просто знак: разбитую чашку не склеить. И любовь тоже.

Услышав слово «склеить», Аня вдруг встрепенулась и заметалась по квартире.

– Точно Лариска! Ты – гений! Я ее склею. Где-то у нас клей такой был…

Лариска тяжело вздохнула: подруга была явно не в себе.

– Ну, где же он? – продолжала искать Аня. – Это Егор его куда-то положил! Чинил что-то… ты же знаешь, у него руки просто золотые – все сам может сделать… Он мне даже набойки делал! Через сорок минут поисков в квартире царил полный хаос, но клей найден не был. И тут вдруг Ане взбрела в голову странная мысль:

– А я Егору позвоню. Он же знает, куда положил. Он все всегда помнит.

– Ты что, Аня? Разве можно первой ему звонить! – всполошилась Лариса, – это унизительно! Не смей!

– Нет, я позвоню. А что тут такого-то? Просто спрошу про клей и все. Сегодня суббота. Он в общаге, наверное…

Аня решительно набрала номер и попросила вахтера вызвать Егора из сто пятнадцатой. Через десять минут перезвонила. Егор ответил. Лариса молча следила за развитием событий. Ей было жалко Аню и немного смешно: «Никакой гордости. На все готова. Вот он сейчас ее пошлет, вежливо, конечно». Но Аня повернула к подруге вдруг загоревшееся радостью лицо:

– Сейчас приедет. Сказал – сам клей найдет и чашку склеит.

Аня метнулась к зеркалу. А Лариса засобиралась домой: «Ну его, этого Егора. Еще брякнет, что она у него была вчера…»

А Егор пришел через час. С цветами. Простые такие цветочки, сон-трава, кажется… И склеил чашку. И они испытали ее на прочность: пили из нее по очереди чай. И обнимались так, словно вышли на родной берег после бури и кораблекрушения. Впрочем, так оно и было.

На свадьбе Лариса с привычной завистью оглядывала Анино платье в кружевах и оборках. Прикидывала, что на ней, на Ларисе, это белое чудо смотрелось бы лучше… А невеста шепнула ей потихоньку: «Спасибо, Ларка! Если бы ты не разбила тогда чашку, мы бы могли и не пожениться!»

Женитьба Никодимова

Ленечка Никодимов мечтал жениться. Дело в сущности нехитрое. Несмотря на внешность чокнутого изобретателя (очочки набок, лохматая шевелюра и оттопыренные уши), Ленечка у девушек пользовался успехом. Во-первых, он мог бесплатно наладить компьютер, во-вторых, умел разговаривать и читать, в-третьих, вообще… «Вообще» заключалось в добродушии, изливаемом Ленечкой на весь свет. Из-за всего этого девушки относились к Лене весьма лояльно. Казалось бы – женись на здоровье! Но было одно важное обстоятельство, которое мешало Ленечке пойти под венец. Жениться Никодимов мечтал исключительно на дочери миллионера.

Будущий экономист понимал, что найти наследницу состояния где-нибудь по месту учебы или работы практически невозможно, поэтому он надеялся встретить ее на улице. Находят же некоторые целое состояние просто под ногами, почему бы и Ленечке не встретить свою судьбу посреди белого дня на улице родного города?.. Ну, вдруг эта дочь магната или олигарха сбежала из особняка и теперь не знает, как ей вернуться домой? Ведь девушка из высшего общества не может знать о тех ужасах, что поджидают ее в мире простых людей. Она понятия не имеет, что сколько стоит, она не умеет пользоваться общественным транспортом, она даже хот-дог не сможет откусить! Вот тут-то и появится Никодимов! Уж он-то заметит, что она не от мира сего, и спасет от бытовых неприятностей… Ленечка часто стоял возле турникета в метро и смотрел на проходящих девушек. Ему мерещилась трогательная красавица, которая будет биться о железку, словно птичка. Еще он рассматривал молодых женщин возле обычных магазинов: ему казалось, что вот-вот какая-нибудь из них спросит у продавцов: «А что такое гривна?». Девушка его мечты, путаясь в полах норкового манто, должна была выпасть из трамвая или метаться по улицам, приставая к прохожим с необычным вопросом: «Не подскажете ли, как остановить такси?» Но вместо прелестной хрупкой богачки ему то и дело попадалась на глаза крепенькая, как грибочек, белобрысая и голубоглазая однокурсница Ольга Луговая.

Ольга возникала неожиданно рядом с Ленечкой и вступала в продолжительную беседу, отвлекая его от важной цели. Ленечка любил болтать с Ольгой, потому что она обладала энциклопедическими познаниями и вполне могла бы стать чемпионкой Брейн Ринга. И вообще она ему нравилась, несмотря на манеру совершенно не краситься и носить смешные гольфы и обувь на низком каблуке… Видимо Ольга приехала в столицу из глухого дальнего села. Она употребляла в разговоре словосочетания типа «вот та молодая особа» или «великодушно извините» и ей с трудом давались экзамены по английскому: она очень быстро что-то говорила, но преподаватель ее не понимал. Ольга была явно неравнодушна к Никодимову. Она норовила накормить его пирогами собственной выпечки и ласково пялилась на него огромными голубыми глазами в золотистых ресницах. Ленечке нравились Ольгины глаза и пироги были замечательными, но он считал бесчестным не сообщить Луговой о своих планах.