Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мировой кризис»
Среди тех, кто летом 1979 г. покинул кабинет министров Джимми Картера, был и Джеймс Шлесинджер. Находясь в подавленном настроении из-за сложившейся ситуации не только на рынке энергоносителей, но и во внешней политике, в том числе и позиции Соединенных Штатов, Шлесинджер решил дать выход своим чувствам в прощальной речи в Вашингтоне, так же как четыре года назад, когда Джеральд Форд снял его с поста министра обороны. Более мрачный, чем обычно, Шлесинджер хотел, чтобы на этот раз его выступление стало наставлением и предупреждением. Он начал со ссылки на те страницы книги Уинстона Черчилля «Мировой кризис», посвященной истории Первой мировой войны, где Черчилль писал о своих усилиях перевести британский флот с угля на жидкое топливо, несмотря на риск оказаться в зависимости от иранской нефти. Теперь, шесть десятилетий спустя, этот риск стал реальностью, внушавшей предчувствие беды и страх.
«Сегодня мы стоим на грани мирового кризиса большего масштаба, чем описанный Черчиллем полстолетия назад, и более зловещего из-за связанных с нефтью проблем, – говорил Шлесинджер. – В перспективе – почти никаких улучшений. Любой серьезный срыв поставок в результате политических решений, политической нестабильности, террористических актов или чисто технических проблем повлечет за собой резкие и тяжелейшие потрясения… Будущее энергетики лежит во мраке. И в следующем десятилетии этот мрак еще более сгустится». Затем продолжил: «Я не из тех, кто только предается размышлениям», но в той ситуации он уже больше ничего не мог сделать. И с этими грустными прощальными словами, но с некоторым облегчением он покинул политику. Вскоре его пессимизм и тревога перед растущей, по его мнению, уязвимостью, а по мнению других, закатом Запада, приобрели еще более невероятные и разрушительные очертания[558].
Глава 34
«Мы пропали…»
Около 3 часов утра по вашингтонскому времени 4 ноября Элизабет Энн Свифт из политического отдела посольства США в Тегеране дозвонилась в Оперативный центр на седьмом этаже Госдепартамента, куда сходятся все линии связи. Ее слова вырвали вашингтонских сотрудников из сонного оцепенения. В Тегеране уже было позднее утро, и Свифт сообщила, что толпа молодых иранцев ворвалась на территорию посольства, окружила канцелярию и штурмует другие здания комплекса. Через полтора часа она позвонила снова – иранцы подожгли посольство. Еще через полтора часа была получена весть, что за дверями ее кабинета несколько иранцев угрожают расправой двум безоружным американцам, что стол и диван, которыми был забаррикадирован офис, разнесены, что иранцы ворвались внутрь, а работники посольства безуспешно пытаются связаться с кем-либо из иранских властей. Сейчас американцам связывают руки, говорила она своим размеренным профессиональным тоном потрясенным слушателям на другом конце линии. «Мы пропали…» – были ее последние слова, когда иранец, к рубашке которого был приколот портрет Хомейни, вырвал у нее из рук трубку. Затем всех американцев, в том числе и саму Свифт, с завязанными глазами куда-то увели. А линия еще долгое время работала, хотя в комнате никого не было. Затем связь прервалась.
Около 63 американцев – те, что остались из 1400 человек, составлявших персонал посольства в шахские времена, – были взяты в заложники толпой фанатиков, которых позднее во всем мире стали называть «студентами». Некоторых вскоре освободили, но 50 человек оставались в плену. Начался иранский кризис с заложниками, новая фаза второго нефтяного шока, принявшая еще более зловещую геополитическую окраску.
Особую ярость иранцев вызывал Мохаммед Пехлеви и его связи с Америкой. В свое время его отца, Реза-шаха, приютила Южная Африка. Другая судьба ожидала его сына, который, бежав из Ирана, стал воплощением «летучего голландца». Его не принимал ни один порт, и он, по-видимому, был обречен на вечные странствия. Из Египта он отправился в Марокко, затем на Багамы, оттуда в Мексику. Но никто не хотел предоставить ему постоянное убежище: он был отверженным, парией, человеком, вызывавшим в мире очень мало симпатий. Но главное, ни одно правительство не хотело ссориться с непостижимым новым Ираном. Все угодничество последних лет, лесть, заискивание премьеров и просьбы министров промышленно развитых стран, поклоны и расшаркивание перед шахом сильных мира сего – словно никогда не существовали. Положение осложнялось еще и тем, что рак и сопутствующие ему болезни пожирали тело монарха. Поистине странно, но только в конце сентября 1979 г., по прошествии более восьми месяцев после изгнания шаха из Ирана, американское руководство узнало, что он серьезно болен. И только 18 октября стало известно, что у него рак. Картер категорически отказал шаху во въезде в Соединенные Штаты на лечение. И только после споров и обсуждений, месяцами шедших в высших эшелонах власти, и усилий Генри Киссинджера, Джона Макклоя, Дэвида Рокфеллера и других влиятельных лиц его согласились принять. Шах прибыл в Нью-Йорк 23 октября. И хотя его поместили в нью-йоркскую клинику Корнеллского медицинского центра под именем заместителя госсекретаря Дэвида Ньюсома, в США об этом сразу же стало известно широкой публике.
Через несколько дней, когда шах еще проходил курс лечения в Нью-Йорке, помощник президента Картера по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский присутствовал на приеме в Алжире по случаю 25-й годовщины Алжирской революции. В беседе с новым премьер-министром Мехди Базарганом и министрами иностранных дел и обороны Ирана по поводу отношения к новому режиму Бжезинский обещал, что США не будут ни участвовать в каких-либо заговорах против Ирана, ни поддерживать их. Базарган и его министры выразили протест против разрешения на въезд шаха в Соединенные Штаты и потребовали, чтобы к нему допустили иранских врачей, которые установят, действительно ли шах болен, или же болезнь лишь предлог, маскирующий заговор.
Сообщения об алжирской встрече, последовавшие после прибытия шаха в Нью-Йорк, встревожили религиозных и более радикальных соперников Базаргана, равно как и молодых воинственно настроенных фундаменталистов. Шах был врагом и архизлодеем. Его присутствие в Соединенных Штатах заставило вспомнить события 1953 г., падение Моссадыка, бегство шаха в Рим и затем его триумфальное возвращение на трон. Они боялись, что Соединенные Штаты устроят еще один такой же переворот и снова посадят шаха на трон. Ведь Великий сатана – Соединенные Штаты – был способен на самое гнусное. Не прошло и полутора недель после прибытия шаха в Нью-Йорк, а Базарган уже о чем-то любезничает с Бжезинским, одним из главных агентов Сатаны. И с какой целью?
«Смерть америке»
Все это послужило и стимулом, и предлогом для захвата посольства. Вполне возможно, что первоначально предполагалась лишь сидячая демонстрация протеста, однако она вскоре переросла
