В поисках Витослава (СИ) - Лактионов Владимир

— Более чем… Спасибо, маэстро. Итак, суть дела такова. Тот, которого мы называем Ладом, а вы — Винкелем, некоторое время назад увел около сотни человек в иной мир, а мы пытаемся их найти. Мы полагаем, что, найдя ответы на вопросы, которые вы изволили затронуть: «Что он сделал?» и «Как он это сделал?», мы найдем наших друзей. Кстати, откуда вы знаете этого… гм, человека?

— Когда мне было пятнадцать, я увлекся творчеством модных тогда композиторов — Пахельбеля и Фробергера. С большим трудом достал ноты их произведений и стал потихоньку по ночам при свете Луны переписывать их в свою тетрадку. Но, ох этот несносный Иоганн Кристоф, мой старший брат! Он отнял и ноты, и мои записи и сжег их! А следующей ночью мне явился этот странный человек в этих странных штанах и голый по пояс и сказал, что, мол, это все пустое, и что мне стоит заняться глубоким изучением полифонии. И так я стал тем, кем стал. А еще он указал мне дверь в этот мир, где ко мне возвращаются силы, как в молодости. Он представился как Винкель и приходил ко мне еще несколько раз. Больше я ничего о нем не знаю. Кстати, сегодня, он намекнул, что, кроме всего прочего, я просто обязан переписать одну из своих старых фуг… Но, по-видимому, это вам неинтересно. А по поводу вашей проблемы… Сихаэль, мне кажется, дело в том, что лично вы ведете двойную игру… Я это чувствую, хотя вас совсем не знаю…

— Как вы это определяете? — полюбопытствовал Афиноген.

— Я ведь музыкант… По тончайшим оттенкам в интонации, — по лицу маэстро скользнуло подобие улыбки. — Это трудно объяснить словами, но когда-нибудь, если мы встретимся, я продемонстрирую вам свое умение вживую. И, похоже, Винкель об этом тоже догадывается.

— Это вы тоже определили по интонации?

— Конечно… Ну, что же, я, пожалуй, пойду. Спасибо за приятное знакомство, вкусные кушанья и повод для размышлений. Знаете, я наверное, посвящу сегодняшней встрече прелюдию и фугу… И они будут написаны в ре-миноре… Ауфвидерзейн, фраунде!

— Вот и нам повод для размышлений, — проговорил Репех. — Ладно, Сихаэль, давай, колись… В смысле, сознавайся!

— Мне не в чем сознаваться, я бы не назвал это двойной игрой!..

— Что «это»?

— Свои отношения с конторой. Мы же все мыслящие люди! Я рассчитывал, если что, заявить, что внедрялся в вашу банду…

— Банду?

— Для конторы вы — банда… Извините. Должен же я был обеспечить себе путь к отступлению! Но это не значит, что я бы вас предал! Я — за прогресс, за духовное развитие, я вообще за вас… Вы — такие классные ребята!

— А что значит, «если что»?

— Если контора заподозрит меня в сговоре с вами, ну, и все такое.

— Ладно, Сихаэль (Это Афиноген)… Кстати, как твое настоящее, гражданское имя?

— Марк… Марк Фургун.

— Фургон!

— Так меня дразнили в детстве.

— Откуда родом?

— Из-под Могилева. Я потомственный колдун! Мне передала свои умения бабка по матери. Знахарка была, целительница…

— Отныне ты у нас на строгом контроле! — внезапно проявившийся посох Афиногена описал вокруг лица колдуна почти правильную окружность и опять пропал.

— Ой! — воскликнул тот, хватаясь за голову.

— Все нормально. Качественная магия действует лучше любых электронных браслетов. Эта штуковина реагирует не столько на действия, сколько на замыслы. На чистые намерения, добрые чаяния, мечты и фантазии она не отзывается, но, если ты замыслишь что-то дурное, сразу даст мне знать.

— Да кто дал тебе право меня судить? Мало ли, что сдуру втемяшится твоей клюшке? Моя жизнь будет зависеть от прихоти какого-то дрына? Не бывать тому!

Сихаэль сделал несколько движений руками, будто гребков брассом, и затем резко вытянул их ладонями вперед. Раздался глухой звук, напоминающий удар ногой по футбольному мячу, и море покрылось мелкой рябью, как если бы над ним захлопали крыльями птицы. Мне запорошило глаза, но сквозь слезящиеся полуприкрытые веки я увидел, как Репех устроился поудобнее, с лукавым видом закинул ногу за ногу и извлек из воздуха бутылку виски «Баллантайнс» и дымящуюся гаванскую сигару. Афиноген же стоял неподвижно, и, казалось, не обращал на своего визави внимания.

Я хотел встать между ними, и даже сделал шаг вперед, но у меня перед глазами поплыло еще больше, голова закружилась, и, проваливаясь в туман, я еще смог услышать фразу Репеха: «Эй, вы, Володе плохо. Неспроста же этот полуголый увел у него двойника!».

XXII. Отражение

Постепенно туман из серого стал сизым, а потом и вовсе растаял. В голове маршировал полк солдат в кованых сапогах, во рту еще не начали уборку после ночлега стада коров, а желудок и остальной ливер тщательно выкручивали заботливые руки злых уборщиц. Но, самое главное, я был жив, и это не могло не радовать. Я, то ли висел, то ли падал в полной пустоте, а рядом, тем же самым был занят пристально глядящий на меня Лад.

— Долго это будет продолжаться? — мысленно спросил я у него.

— Пока не пройдешь последнее испытание.

— Последнее ли?

— Я тебя когда-нибудь обманывал?

— В чем оно заключается?

— А в чем заключались предыдущие?

— То есть, ты хочешь сказать, что мне надлежит вот так висеть и чего-то ждать?

— Не хочешь — не виси и не жди.

— Скажу честно: «Мне очень хочется тебя ударить!».

— Что мешает?

Во мне вскипела злость, и со словами: «Что я тебе плохого сделал? Что ты надо мной издеваешься?» я, что было силы, засадил ему прямо в челюсть, интуитивно ожидая, что кулак войдет в пустоту. Однако, Лад, видимо, все же оказался существом из плоти и крови, и в результате удара я лишил его четырех зубов, а себе рассадил руку так, что солдаты в голове на мгновение застыли, а потом, быстро сменив кирзовые сапоги на чугунные, рванули бежать кто куда.

— Ждано́! — сплевывая кровь, пробулькал Лад.

— Что?

— Ты все по́няй, ты вы́пойний жада́ние…

Потом ручейки крови в углах его рта высохли, во рту заблестели новые зубы, и он, уже не шамкая, повторил:

— Ты выполнил задание.

— Извини, но ты сам виноват!

— Считай, что ничего не было. Ладно! Милости просим в настоящую духовную реальность!

— В ней же ничего нет!

— А что в ней должно быть? Ангелы? Если хочешь, запускай ангелов, запускай демонов, запускай кого хочешь!.. Здесь ты полновластный хозяин. Вернее, здесь хозяйка — твоя душа; что она возжелает, то сразу же произойдет.

— Я пытаюсь сотворить ангелов, но у меня ничего не получается.

— Если старания идут от головы, они бесполезны. Сейчас ты придешь в себя и начнешь созидать душой, а я буду рядом.

— Все время?

— Неуместный вопрос. Итак!.. Ого, розово-золотой закат на полнеба… Пронзительно-чистый воздух… Паутинки с каплями росы, как с жемчужинами… Да вы, сударь, настоящий поэт!.. А это что? Сломанные ветви прямо вдоль тропинки? … Я не удивлюсь, если сейчас под ногами появятся обрывки газет, дырявые полиэтиленовые пакеты, окурки и пивные бутылки! А вот это здорово: киоск с жареными пирожками! Смотри-ка, здесь и с картошкой, и с капустой, и с печенкой!.. Ба! тут и пиво есть! С удовольствием составлю тебе компанию и побалуюсь «Жигулевским»…

— Я закурю?

— Конечно-конечно! В своем мире делай, что хочешь!.. Это твои родители? Сейчас они выглядят не старше тебя.

— Это папа и мама. Мы сейчас в парке. Когда-то мы приезжали сюда каждое воскресенье. Ах, как чудесно!

— Я пока отойду, а вы поворкуйте…

Мы не стали ворковать, я просто обнял родителей — обоих сразу и простоял так долго-долго, вдыхая давно забытые запахи папиного лосьона после бритья и маминых духов. Они знали все, и потому улыбались и молчали. Я понимал: они знали, что я знаю, что они знают все, и мы молчали о многом, но не обо всем. Кое-каким мыслям я даже не позволял возникнуть у меня в мозгу, хотя мне страшно хотелось спросить, каково им ТАМ, и знают ли они, что их уже нет. Они были, как живые — теплые и добрые; из моих глаз брызнули слезы, и я стал шмыгать носом. Их очертания расплылись, а когда я протер глаза, возле меня никого не было, только неподалеку стоял Лад и взглядом указывал мне на чью-то приближающуюся фигуру. Ее походка показалась мне знакомой, я принялся быстро перебирать в уме имена и образы бывших приятелей и сослуживцев, но так и не угадал, а уже через полминуты пожимал руки улыбающемуся на все тридцать два зуба Валику Барицкому. Рукопожатия сменились похлопываниями по спине, а те, в свою очередь — крепкими мужскими объятиями. На Лада он не обратил никакого внимания.