Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

— Говори!

— А в обмен, — Мойзес прищурился, — ты же не станешь мне лгать, что ничего не знаешь про Поганую Штольню!

— Какую Штольню? — Фомин искренне удивился.

«Так вот, значит, как она называется! Поганая Штольня!»

— А ты-то сам откуда про нее узнал?

— Мне товарищ… впрочем, вам его фамилия ничего не скажет, листы допросные давал читать, по долгу службы, так сказать! Они по своему профилю допрос вели, а клиент решил откупиться, значит, информацию выдать! А может, хотел завести их туда, как Иван Сусанин, а? — Мойзес поморщился. — Здесь, в этой части рудника якобы есть штольня, которая очень нехорошую репутацию имеет. Но найти ее я так и не смог! Матросня всю шахту облазила, сам пять раз спускался! Ничего! На карте, которую он на допросе нарисовал, вроде бы есть, а на месте — нет…

— Там осыпь должна быть, заложили ее давно!

— Ах, вот в чем дело! — воскликнул Мойзес. — А я-то думал!

— Ну, нашел бы ты ее! А дальше что? Использовать-то надо умеючи!

— Но вы же использовали? — Мойзес взглянул испытывающе.

— Да! — Фомин кивнул. — Но там только замок, а ключ, — он задрал рукав и сжал кулак, чтобы напряглись вены, — вот он! Девочек зачем замучил? Бесполезны их смерти были!

— Не скажи! Я шестерых принес здесь в жертву, — он покосился на деревянный идол, — седьмая нужна, и потом явился бы тот, кто осуществил бы мое желание и открыл бы мне тайное знание о той штольне! Великий и досточтимый Асмо…

— Не называй его имени!!!

— Властвует только ночью! Ты не бойся! — губы Мойзеса скривились в презрительной усмешке.

— Неужели ты не боишься за свою душу, несчастный? — Фомин с силой сжал виски, все еще не веря в происходящее.

— А ты-то свою душу уберег? Попы ваши тебя бы анафеме предали за твое волхование! А инквизиция святая так на костре бы спалила! Жалко только, что на Руси не было инквизиции, много вас, ведьмаков, осталось! Ну да ничего, у нас руки длинные…

— Молчи! Я белому Свету служу, а ты — черному! Моя сила от Матери-Земли и чистоты души человеческой идет и ею же определяется! Сила всегда человеку выбор дает! Я только ведаю, что будет, а ты сам туда лезешь, сам судьбы человеческие вершить хочешь, как и власть ваша сатанинская!

— Ты ничего не понимаешь! Вы все, все, черви и прах у ног моих! — глаза Мойзеса загорелись. — Я мог бы стать повелителем мира!

— О-о! Какие у тебя замашки! — Фомин горько усмехнулся. — Фауста, поди, не читал? В общем так, надоели мне эти разговоры! — он хлопнул себя по коленкам и встал. — Предлагаю тебе договор: ты даешь нам все, о чем говорил, а я рассказываю тебе о Штольне! Идет?

— Нет! — отрезал Мойзес. — Не только рассказываете, но и показываете!

Фомин задумался: «Хитрая, падла! Ну что ж, ты хочешь сам посмотреть? Посмотришь!»

— Я согласен!

Глава третья

— Лежать здесь тихо, матросня. Кто шелохнется, сразу пристрелю!

Голос Путта был деловит и нес нешуточную угрозу. Пламя одинокой свечи освещало знакомую пещеру, почти полностью забитую камнями. Матросы сбились в пустом углу и угрюмо зыркали глазами по сторонам.

Это было единственное, что им оставалось делать, ибо рты надежно забиты кляпами, руки крепко стянуты за спиной. Только ноги свободны — тащить этих откормленных боровов до пещеры Путт с Фоминым не стали бы даже за все тайны вселенной, включая собственный расстрел.

А так все просто — опустили в штольню по двое связанных на бадью, а дальше топайте своими ножками. Последним был спущен Мойзес, связанный еще крепче, тоже с кляпом в пасти. Для матросов это средство задействовали для недопущения сговора, то Мойзесу тряпку забили чуть ли не в горло, дабы он заклинаний каких-нибудь не творил. Вдруг, не приведи Господь…

Дотопали до пещеры быстро, поторапливая тычками матросов и волоча хромающего чекиста. Шмайсер пинками усадил моряков на каменный пол, а чекиста выволок обратно, к входу в пещеру. Там привязал к рукам камень побольше и спутал ноги, как стреноживают лошадей. Сплюнул и вернулся обратно. Теперь наступила очередь подельников, которым, понятное дело, ничего не объясняли. Да и зачем — они сами вынесли себе приговор своими злодеяниями «во благо революции». Следом за матросами в пещеру отправился со всем содержимым портфель Мойзеса.

Путт выхватил острый клинок из ножен — трое матросов смотрели на капитана бесстрашно, даже с вызовом. Дать им волю — рвали бы тельняшки на груди, сыпали ругательства и спели хором «Интернационал». А вот четвертый из компании, Трифонов, дрожал так, что за малостью в штаны не напустил. Догадывался своим гнилым нутром, что предстоит нечто ужасное, причем убивать явно их не станут. Он замычал, завращал глазами.

— Путт, вытащи кляп, он, похоже, исповедаться решил?

— Не надо убивать меня, ваше высокоблагородие, век за вас молиться буду! — он смотрел на Фомина преданным собачьим взглядом, был бы хвост — все ноги бы поотбивал.

— А соточку тебе не налить на посошок, морячок? — с издевкой спросил Фомин. — Хотя какой ты моряк, в Кронштадте или Петербурге примазался к флотской братве да форму одел. Сколько ходок?

— Две, господин начальник, за кражи! Лабаз прошерстили, да с церквы иконки вынесли, барахлишко там разное! — быстро ответил Трифонов. — Три года отсидел, чтоб на войну не ходить. По революции выпустили…

— Птенец Керенского, — ухмыльнулся Фомин, — знакомо. Такие массами в матросики записывались. Харч знатный, форма, а главное — винтовка, с которой они хозяевами себя чувствуют.

— Скажи спасибо, что Поповича тут нет! А то бы он тебе за церковь-то на месте через задницу гланды вырывал! Не дрожи, поганка! — пробурчал Путт и резанул лезвием по запястью «глиста» — тот заскулил. После чего прижал порез к камню. Минута прошла в самом тягостном ожидании. Но ничего не произошло. Путт в растерянности посмотрел на Фомина.

— Пусти-ка им побольше кровушки, капитан. Попробуем взять количеством.

Путт немедленно приступил к процедуре, камни щедро окропились алой кровью с порезанных рук. Однако эффект был прежним, вернее, полностью отсутствовал. Мойзес умудрился с кляпом во рту состроить недовольную и разочарованную мину…

Как и договаривались заранее, он передал Фомину всю интересующую того информацию, вернее, только часть. Оставшуюся же, а именно «адреса, пароли, явки», как образно выразился Путт, после осуществления удачного «переноса» матросов. Конечно же, Фомин уже давно понял, что процесс «не пошел» из-за отсутствия его крови. Однако втайне рассчитывал, что возможно будет обмануть Мойзеса.

План выработали заранее: задержавшись по пути в штольню, Фомин, морщась, порезал руку и нацедил кровь в пустую гильзу от пулемета. Пока Шмайсер занимался с матросами и тянул время, Фомин незаметно передал гильзу с кровью Путту, который должен был также незаметно ее использовать в крайнем случае. И вот этот крайний случай настал!

— Гауптман! Вы же в прошлый раз молитвы читали, попробуйте снова!

Путт зыркнул на Фомина и пробубнил:

— Я не помню последовательность! Вроде бы с Псалмов начинал?

— Попробуйте с Символа веры! — голос Фомина был участлив.

Путт перекрестился, воздел очи и начал на латыни:

— Credo in unurn Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium…

Осенив себя очередным, слишком размашистым для католического, крестным знамением, капитан низко поклонился и незаметно плеснул кровь из гильзы на камень. Неожиданно по темной поверхности запрыгали светлячки. Матросы вытаращили глаза и дружно замычали. Мойзес попытался вскочить, но спутанные ноги ему не дали, и он рухнул на камни.

— Уходим, ребята! А то накроет не вовремя!

Фомин устремился в штольню во всю прыть. Путт не уступал ему в скорости, доказывая, что орловские рысаки не самые быстрые кони на свете.

Перепрыгнув через связанного Мойзеса, они отбежали почти на добрых полсотни шагов дальше в глубину штольни и лишь потом уселись на камни. Спустя мгновение рядом рухнул Шмайсер, оттащивший чекиста.

— Слушай, гауптман, а чего это мы так рванули? Прошлый раз вспышка не сразу произошла! — Фомин отдышался, вытащил дрожащими пальцами из коробки папиросы. Щелкнул зажигалкой, и танкисты задымили.

— Вспышка вспышке рознь, не дай Бог сразу сработает.

— И окажемся мы с ними на болоте одной тесной компанией. А на том берегу чекисты давно зубы точат.

— Все может быть. Их может и в позднее время перебросить, и в раннее.

— Но, конечно, — Шмайсер скривился, — вся эта чертовщина… Ладно, Федотыч, — он махнул рукой в сторону угрюмо зыркнувшего Фомина, — чего уж там, другого слова и не подберешь…

— Да, ты прав! — Путт загасил о камень окурок. — Такое и в пьяном бреду не придумаешь! И пещера эта, и чекисты… А этот, блатной…